Ловитарь - страница 10

– Понятно, – я покачал головой, – ну, достаточно предсказуемо и стандартно. А знаете, например, – я кивнул на магнитофон, фоном продолжающий воспроизводить песни «Короля…», – какое определение панка дал сам Горшок, один из их фронтменов?

Конечно, никто из присутствующих этого не знал.

– «Панк для меня, как детская волшебная страна, место, где ни у кого нет проблем, и люди круглые сутки сочиняют песни», – процитировал я, – Не вяжется с образом отморозка, орущего со сцены всякую чушь, да, Лера? И еще одно его очень важное определение: «Панк – это переступать все границы. Это творить не по правилам».

Я дал немного времени присутствующим переварить услышанное и продолжил:

– Панк – это, в первую очередь, состояние души, действительно протест против жестокого общества, в котором творческому человеку приходится достаточно трудно. Все остальное лишь внешний антураж, реакция на внешнюю среду, обманный окрас.

После непродолжительного молчания девушка наклонилась вперед:

– А откуда вы, Андрей, это знаете? Ну, про то, что трудно творческому человеку? Вы, может быть, тоже имеете отношение к творчеству?

Я чуть приподнял очки и искоса бросил на нее взгляд, спросив шутливо:

– Лера, в вашем вопросе звучат плохо скрываемые нотки. Это ирония или сарказм?

Лера усмехнулась:

– А что, есть разница?

Я картинно хлопнул рукой по колену:

– Конечно. Колоссальная. Ирония – это сочувствие или симпатия, которая проявляется в шутливой форме. Сарказм – это уже негативное отношение, некая издевательская гипербола, граничащая с завуалированным оскорблением.

Евгений протяжно присвистнул. В салоне опять повисло недоуменное молчание.

– Можно помедленнее, я записываю, – со смехом пробормотал Евгений голосом Шурика из «Кавказской пленницы», ошарашено качая головой.

Лера с прищуром смотрела на меня, слегка улыбаясь.

– Андрей, кто же вы? Кто скрывается за всем этим антуражем?

Я вопросительно обвел указательным пальцем салон автомобиля и, получив утвердительный кивок, проговорил:

– Вряд ли мой ответ вам что-нибудь прояснит.

– А вы попробуйте, – не переставая улыбаться, произнесла Лера, – вдруг у нас получится.

Я с готовностью кивнул, собрался, как перед ответственным действием и выпалил:

– Ну, хорошо. Признаюсь. Я – хитрец.

Это прозвучало так нелепо, что все присутствующие в машине одновременно рассмеялись. Лера саркастично покачала головой:

– Ну, это очевидно. Но я спросила, кто вы по профессии?

Я пожал плечами.

– Я же предупреждал. Это не я не понял вопрос. Это вы не поняли ответ. Я действительно хитрец. Причем, можно сказать, профессиональный.

Ребята какое-то время молчали, осмысливая мои слова, каждый по-своему интерпретируя их в своем воображении.

– Профессиональный обманщик? – наконец прокомментировала мое признание Лера, – Жулик что ли?

– Нет, – я досадливо поморщился, – как говорил Бальтасар Гарсиан-и-Моралес: «Старайся не прослыть обманщиком, хоть сегодня и невозможно прожить, не будучи таковым. Самая большая твоя хитрость должна состоять в том, чтобы не показать свою хитрость».

Евгений опять довольно ухнул. Лера метнула на него короткий испепеляющий взгляд, словно он отвлекал ее своими эмоциональными вставками, и опять наклонилась вперед, продолжая наш спор:

– А Франсуа Ларошфуко говорил: «Хитрость – признак недалекого ума». Не обижайтесь, Андрей, но это цитата.

Я не переставал улыбаться.

– Что вы, Лера, как можно обижаться на Великих. Особенно, встречая их не совсем корректные интерпретации. А вот Жан де Лабрюйер говорил: «В жизни бывают случаи, когда самой тонкой хитростью оказываются простота и откровенность».