— Не трогай! — шипит на меня, как разъярённая кошка, прижимая к себе папки.
Замираю. Рассматриваю. Это не папки, это альбомы – торчит кусочек фотографии. Что же ты так их охраняешь от меня? Я не чудовище, ничего отбирать насильно у тебя больше не буду.
— Василиса, мы просто положим их сюда, — указываю глазами на панель. — У тебя кровь. Руку нужно обработать, — почти ласково произношу я. Не нравится мне ее состояние. Совсем не нравится. После того как я ее взял, она кусалась и била в ответ, а здесь полная фрустрация. Словно это не привычная мне Василиса вовсе.
Но самое удивительное, что она слушается, отдает мне альбомы и рассматривает свои руки.
— Вот так, малышка, — опускаю альбомы на панель, раскрываю аптечку. — Давай обработаем руку, — разговариваю с ней, как Диной. Она сейчас похожа на маленькую девочку. Такая уязвимая, потерянная, беззащитная.
И это пи*дец.
Я сам немного потерян. Вынимаю антисептические салфетки, беру ладонь Василисы, начиная аккуратно протирать. Позволяет, внимательно наблюдая за моими действиями.
Позволяет мне прикасаться!
И меня ни хрена это не радует. Уж лучше бы кусалась, чем вот эта безвольная покорность. В моей голове полный раздрай. Такую уязвимую девочку вообще нельзя трогать, а я тронул и не просто тронул…
Убираю салфетку – на ладони порез, еще немного кровоточит. Беру перекись, Василиса вздрагивает, но руку не одёргивает. Прижимаю ватный тампон к ее ладони. Мне вдруг хочется поцеловать эти дрожащие пальцы, но, боюсь, она не оценит мои порывы. Заклеиваю пластырем. Все. Но ее ладошку не отпускаю. Не могу, не хочу. Нет сейчас во мне никакой похоти, она вдруг испарилась. Эта уязвимая девочка разбудила во мне совсем другие чувства и сильно усугубила мою вину.
Я ни хрена не понимаю, что происходит. В голове куча вопросов. Кто этот мужик? О каком Тимуре шла речь? Почему Василиса вообще добровольно пришла в этот притон? Но я не решаюсь пока задать ни один из этих вопросов.
Наглею, поглаживая большим пальцем ее запястье, там, где сильно бьется пульс.
Проходит пара минут, и девочка приходит в себя, одергивая ладонь. Вновь берет свои альбомы и прижимает к себе.
Ладно, выдыхаю, завожу двигатель, выворачиваю из переулка и просто еду вперед. Тишина давит, грудную клетку распирает.
Торможу возле кофейни, выхожу, блокирую двери – с нее станется сбежать от меня. Но, кажется, Василиса даже этого не замечает. Покупаю пару стаканчиков кофе: себе – американо, ей – ванильный латте.
Возвращаюсь в машину, протягиваю девочке стаканчик, Вася выгибает брови. Похоже, пришла в себя, на лице снова маска цинизма. Опускает свои альбомы на колени и с лёгким снисхождением принимает от меня кофе. Пьет, откидываясь на спинку сиденья. Прикуриваю сигарету, выпуская дым в окно.
Что, бл*ть, это сейчас было?
— Дай сигарету, — вдруг просит она. Не люблю, когда женщина курит, никогда не замечал за Василисой этой гадкой привычки, но сейчас спокойно протягиваю ей пачку. Берет сигарету, зажимает между губами, чиркаю зажигалкой, подношу огонь, прикуривает, выпуская дым в потолок салона машины, закрывает глаза.
— Кто этот мужчина? — спокойно спрашиваю я. Мне важно это знать. Не знаю зачем, но важно. Мое восприятие перевернулось. Это не игра с ее стороны, это что-то иное… более глубокое и болезненное.
Я мразь. Хочется удавиться.
— Отец, — спокойно отвечает она.
— Это твой отец? — недоумеваю.
