С некоторыми сотрудниками из списка возникли трудности. Стив Амберс сходу провозгласил, что взгляд со стороны ему не нужен, а если бы и требовался, то доктор Траумерих —достаточно надежный человек для адекватных суждений. На увещевания Хельги, что Уильям видит коллегу каждый день и может не заметить симптомов, самоуверенный ученый не отреагировал. Впрочем, Мантисс его отказ не сильно опечалил: ей хоть и хотелось покопаться в мыслях этого умника, но лишний раз избежать контакта с ним тоже было приятно.
Второй человек, который, по личному признанию, не нуждался во взгляде со стороны, хотя и не мог отказаться от сеансов, обитал в том же кабинете. Корреспонденцией доктора Траумериха и звонками занималась Лесси Кинси, бесконечно недовольная, когда ее спрашивали: «Вы случайно не родственница знаменитого Альфреда Кинси?». Ей же поручали организовывать закупки материалов и необходимой для работы мелочовки вроде бумаги для принтера или колб в лабораторию.
Лесси обыкновенно сидела в уголке главного офиса возле монитора, закинув ногу на ногу, бегала пальчиками по клавишам и в нужный момент срывала трубку. Она показалась Хельге приветливой, пускай и себе на уме дамой, обожавшей жаловаться… на что-нибудь. Объект оказывался неважен, будь то помятый край платья или грубый водитель в автобусе. Жаловалась Леси даже на свою внешность – ворчала из-за волнившихся темных волос, «прямоугольного, как у мужика» подбородка и «болотного цвета тупых» глаз. Пустяковые претензии высказывались с минимальной долей негатива в голосе. Из-за этого даже Мантисс спустя пару часов перестала замечать привычку Кинси и начала относиться к ее жалобам как к чему-то само собой разумеющемуся.
Лесси любила платья бежевых или темно-синих цветов и ненавидела делать сложные прически, поэтому ограничивалась скромным хвостом на затылке. Но чем она особенно прославилась на всех этажах, так это детской по виду фиолетовой сумкой. Вместительная и яркая, в серо-белых помещениях с блеклой мебелью она приковывала взгляды. Смешная панда на нашивке махала проходившим людям лапой и поднимала настроение. Или раздражала.
Также Хельга проводила встречи с лаборантами и сотрудниками, которые посменно появлялись на минус втором этаже. Один из постоянных уборщиков, Грег Биллс, приходивший по вторникам, средам и пятницам, признался, что иногда ему мерещится слежка. На учете у психиатра он не стоял, внушаемости не демонстрировал. Грег заявил, что эти ощущения возникают редко и вообще не стоят внимания. Однако судя по тому, что он не вполне понимал роль Мантисс и верил, будто она одна способна упечь его в психбольницу кривым росчерком авторучки, уборщик знатно привирал. Даже признание в беспокойстве из него пришлось вытягивать клещами в виде длительных разговоров.
Второй штатный работник, следивший за чистотой, понравился Хельге больше. Роберт Лейни, державшийся на этом месте уже седьмой год, что было почти достижением, показался Мантисс честным мужчиной. Он с ходу признался, что начинает нервничать при виде белых халатов и не особо доверяет врачам.
– На мне нет белого халата, а на лбу не написано: «Доктор Мантисс», – заметила Хельга. – Вы пришли в гости к внимательному слушателю и вежливому собеседнику, а вовсе не к страшному врачу.
Роберт кивнул, расслабил плечи и откинулся на спинку. Он держал руки на коленях и иногда постукивал по чашечке ногтями среднего и указательного пальцев. Волновался, несмотря на попытки выглядеть спокойным.
