В этот раз доктор был откровеннее обычного. Появилась ли эта открытость благодаря атмосфере непринужденной беседы, которая смогла увлечь даже извечно сосредоточенного Амберса? Как бы то ни было, доктор Траумерих не стал отнекиваться. Не обладая даром Вейлеса превращать в приключенческую историю даже рассказ о покупке молока, он кратко поведал о том, как МС встретили в одной захолустной деревеньке. Истории о живых манекенах там с тех пор превратились в местные байки и страшилки для детей.
– Он был агрессивен? – поинтересовалась Хельга. – Или его характер испортился уже здесь?
– Он всегда таким был. Такова его природа, его хобби и смысл жизни. Уж и не знаю как выразиться.
– Вы выяснили его возраст? Или происхождение?
– Сказать что-то определенное трудно, – прохаживаясь по комнате, сказал доктор. Когда от него требовалось много говорить, он предпочитал вставать и двигаться. – Предположительно около ста лет. Может, чуть старше. А вот почему МС такой, каким мы его знаем… Он сам придумывает небылицы, одну изощреннее другой. Верить в его сочинительства нельзя. Не исключено, что одна из версий правдива, но какая?
Уильям бросил взгляд на часы и покачал головой. Вернувшаяся из столовой Лесси окончательно разрушила откровение вечера. Хельга могла поклясться, что почувствовала, как лопнул пузырь теплоты и уюта, заполнявший помещение минутой ранее.
Хельга не ходила в гости. Не находилось поводов, не было нужных знакомых – вот она и не завела такой привычки. Иногда у нее рождалось минутное желание узнать, в какой обстановке живут те люди за дверью, как пахнет в комнатах, какого цвета занавески, в каком порядке расставлена мебель, какой узор на обоях… Ведь за каждой дверью скрывался свой уникальный набор вещей, в которые помимо пыли въедались история и дух хозяев. Эти кратковременные вспышки любопытства возникали из-за интереса к облику жилища, а не к обитателям, так что если бы Хельга ходила в гости, то не ради общения с людьми, а только для того, чтобы познакомиться с микромиром внутри меблированных коробок.
Чтобы разведать обстановку не в домах, а в головах людей, походы в гости не требовались. И у Грега Биллса, с которым продолжились редкие встречи, там творился кавардак. Осознав, что Мантисс не для того беседовала с ним, чтобы выявить отклонения в психике и запереть в комнате с мягкими стенами, пятидесятилетний мужчина осмелел и порой стал вести себя фамильярно. Разговаривал с Хельгой пусть и вежливо, но с явным намеком на то, что она еще юная и неопытная девочка, мало что понимающая в серьезной, суровой жизни. Зато он был словоохотливее Роберта Лейни, что определенно нравилось Мантисс и из-за чего она готова была терпеть его тон знатока.
Разговор проходил в комнатушке, в которую только стол со стульями и вмещались. Голые белые стены и одинокая лампа над головой навевали тоску, но что поделать? В конфиденциальных беседах требовалось соблюдать строгие правила, и Хельга не могла позволить себе выслушивать людей в присутствии посторонних. Поэтому ей с первых дней и уступили эту коморку специально для сеансов, ведь остальные кабинеты были заняты рабочим персоналам, докторами и лаборантами. Что не совсем честно, поскольку парочка использовалась под складирование разнообразных папок и другой офисной утвари и их вполне могли бы разгрести для Хельги.
В тесноте комнатушки для сеансов заключался главный минус: многие чувствовали себя зажатыми в четырех стенах, а потому зажимались внутренне. Хельге приходилось учитывать этот фактор, за неимением возможности переселиться в просторный кабинет с кожаными креслами и выходящими на небоскребы окнами.
