Он чувствовал себя чертовым волшебником заставляя работать сломанные механизмы, находя неисправности там, где их быть не должно, разбирая на мелкие части, а после соединяя в единое целое разрозненные детали. Кто бы мог подумать, что Игорь будет с удовольствием держать гаечный ключ руками, привычными лишь к грубой силе, часами ковыряясь в двигателях, не боясь измазаться в смазке и масле. Кто бы мог подумать, что он может испытывать настоящий кайф, глядя на то, как результат твоего труда ездит, работает, порхает…
Работа заняла не больше часа и удовлетворенный результатом хозяин машины, заплатив Игорю за услуги, добавил еще и чаевые. Поэтому, отправляясь домой, Игорь впервые за долгое время чувствовал что-то похожее на… счастье?
Где-то глубоко внутри зарождалась надежда на светлое будущее. Теперь у него есть работа. Если так пойдет и дальше, будут неплохие деньги.
Игорь принялся раздумывать и планировать, как он будет тратить заработанное. Сначала купит телефон, а старый отдаст матери. Отдаст и приклеит его к ее руке суперклеем, чтоб не потеряла и не продала. Мысли о матери заставили сердце болезненно сжаться. Но Игорь погнал их прочь. Ничего сегодня не заставит его грустить.
Жизнь налаживается. У него есть жилье. Есть работа. А самое главное – есть тренер. Настоящий. Достойный. По-настоящему крутой мужик. На таких людей смотрят, почтительно вылупив глаза. Таких уважают. У таких хочется учиться.
Понятное дело, Игорю хотелось бы заниматься индивидуально, но пока нет такой возможности, он будет брать то, что дано. Максимум из того, что дано. К тому же тренер и так уделил ему немало времени, больше, чем другим. Очевидно, у него свои мотивы, свои амбиции – ему нужен боец на турнир, а в секции, судя по всему, подходящих не было. Из тех, что Игорь успел заметить, были лишь два хилых пятнадцатилетних пацана, разновозрастные детишки, от шести до двенадцати лет. Да еще девчонка.
Девушка. Да, эта девушка. Игорь знал ее когда-то. Как же ее зовут?
Он смутно помнил их разговоры, ее навязчивое сопровождение и надоедливый звонкий голос.
Странно, что он никак не мог вспомнить ее имени.
Но зато он хорошо помнил ее глаза. Огромные такие глаза и вселенский страх, отражающийся в серо-зеленой глубине ее радужек. Страх, который поселился в ней однажды и, кажется, остался там навсегда.
Он ясно помнил то пьянящее ощущение ее тонкой шеи в его руках, тонкой как тростинка, нажми чуть сильнее и сломается.
Помнил дурманящее разум ощущение власти и контроля. Того, что ему так не хватало в обычной жизни. То, в чем он так отчаянно нуждался. Он ничего не мог изменить в своем убогом существовании, ничего не мог исправить, ничего не контролировал. Не управлял своей жизнью.
Но зато он мог управлять девчонкой. Ее страхом. Она была у него на поводке, а он мог потянуть сильнее, и ее глаза наполнялись ужасом, отпускал – и в них появлялась надежда на спасение. Абсолютная власть и никакого сопротивления.
Она была слабой. Всегда, за исключением того единственного случая, когда осмелилась плохо сказать о его матери. Вернее, она сказала о нем. Сын шлюхи. Но это не меняло дела. Никто не смел так называть его мать. Он помнил, как ее слова бульдозером врезались в его барабанные перепонки, медленно сплющили его мозг, отключили здравый смысл. Он не верил, что кто-то может быть настолько отчаянно смел, чтобы сказать, а потом и еще раз услужливо повторить эти слова человеку с кувалдой в руках. Он бы оценил ее смелость, говори она эти слова о ком-то другом.
