– А где проходит граница между уродством и красотой? Получается, Лучезара должна стенать от горя. У неё ножки цыплячьи без всяких превращений.
Я смотрела на него потрясённо. Все знакомые опасались моего ночного облика. В лечебнице никто не вёл рассуждений о сомнительной красоте…
А через несколько секунд я вдруг обнаружила, что целуюсь с Пересветом. Жадно. Долго.
У меня в голове в тот миг всё смешалось. И по-моему, жизнь в Великограде слегка замедлилась. Если не замерла.
Когда мы перевели дух, я подумала: «Обалдеть! Полководец перешёл в наступление». И не нашла ничего лучше, чем сказать:
– Скоро упаду.
– Надеюсь, от страсти.
– Нет. Спать сильно хочется.
– Это ты меня сейчас очень вдохновила.
Я рассмеялась и упёрла взгляд в голую грудь Пересвета. Телесный голод громко завыл на луну. Но тему для вопроса выбрала отвлечённую:
– Скажи честно, чем ты приструнил акулу?
Он понял, о ком я. Возможно, «акулой» Зорицу и другие называют.
– Да так, – Усмарь на миг скривился. – Мелкий финансовый вопрос. Стало кое-что известно. Как она деньги для своей книгопечатни выбивала. Мы же в одной группе учимся.
Всегда финансовые вопросы. Что ещё во все времена будоражило человечество? Власть, любовь и деньги.
Мы снова целовались. И опять, казалось, так долго, что в какой-то миг, оторвавшись, я не смогла не спросить:
– Тебе не пора?
– Мне давно уже пора, – известил Пересвет и продолжил изучать руками мою спину и бёдра. А я так увлеклась процессом и его спиной под рубашкой (а сердце-то как колотилось!), что и к подушке передумала торопиться.
Но тут в замочную скважину со скрежетом проник ключ. Кто-то совершал уверенную попытку открыть дверь. Полагаю, мы оба, не сговариваясь, решили, что явился Дубинин, и оказались на приличном расстоянии друг от друга.
Но в комнате вскоре появился Ратмир. Он строго посмотрел на меня. Не стал желать здоровья, вместо того вопросил:
– Где мои десять гривен?
Я открыла рот и издала невнятный звук. Вслед за чем в окружающем мире возникли ещё более невнятные звуки. Это у Дельца зазвонил сотовый. Он отвлёкся, а мне предоставилась возможность смотаться.
Лучезара с безотрадным выражением на лице сидела за столом и лениво листала книгу. Ну, журналов-то нет. Все я повыкидывала. И те, что она покупала, тоже. Настроение подходящее выдалось. И не стану покупать. Привыкай, Верещагина!
Она подняла глаза. Как и Ратмир, не стала тратиться на пожелания здоровья:
– Ты купила еды?
Не хочу разговаривать с теми, кто с меня требует. Скинула одежду и залезла под одеяло. Лучезара посмотрела жалобно:
– Я догрызла последние сушки.
– Угу, – промычала я, – наколдуй жареной картошки.
– Это в сказках. Там, где скатерть-самобранка.
– А у нас скатерть-самовыбранка. Ты к ней – с претензией, а она тебя так выбранит, мало не покажется.
Я замолчала и сразу стала проваливаться в сон. Лучезара продолжила давить на жалость:
– Вы с Дубининым меня ненавидите.
– Не трогай Дубинина.
– Это не я его. Это он меня. Приходил, сильно ругался.
Я открыла глаза и подняла голову:
– Когда?
– Недавно.
– Зачем ты ему открыла? Мы же договаривались!
– Я не собиралась открывать. Сначала он долго стучался. Затем заорал: «Отворяй, сволота, пока я дверь не вынес! Я знаю, что ты там!» Догадалась, что ты ему всё рассказала. Ты же от него ничего не скрываешь.
– Скрываю, – проинформировала я, – отдельные факты.
«Отворяй, сволота!» – очень не похоже на Милорада. Впрочем, он в последнее время сам на себя не похож. Всё навалилось. И неудачные опыты друзей-изобретателей, о которых мне недавно стало известно, и Лучезарины проделки, и Гуляевские угрозы.
