– Та ты понимаешь, они там все такие старые…
И я грустно улыбался. Ему ведь было восемьдесят семь… Но он чувствовал себя молодым, пятидесятилетним. И я его понимал. Он ездил на своей электроколяске по улицам, садился с ней в трамвай или в автобус и ехал по докторам, по магазинам, по всему городу… К себе на бывшую квартиру как бы за чем-то, мол, что-то забыл, а на самом деле чтобы увидеть ее… Свою так называемую жену… Он не мог поверить, что она его не любит и никогда не любила. Как он страдал… Он страдал из-за любви, вернее, от отсутствия ее…
Оказывается, любовь нам нужна в любом возрасте, и в любом возрасте мы страдаем точно так же, как в молодости.
Так, может, в этом и есть смысл жизни… В любви, черт бы ее побрал! Может, мы созданы для нее… И все, что мы делаем, все, чего мы добиваемся в личном или в профессиональном смысле – это все мы делаем потому, что любим кого-то и хотим их удивить, доказать, что они правильно сделали свой выбор. А секс – это только ее составляющая… Пусть и значительная. Но ни в коем случае не главная…
Как же мы зависим от любви! Вот и пришло время, когда он не захотел больше жить… Незачем… Она его бросила… И он переехал в дом престарелых. Там за ним ухаживали, кормили его, мыли… Она за ним так никогда не ухаживала, но все равно он бы переехал к ней в любую минуту. Но… Она этого не хотела… Вначале он не верил, не хотел верить… Но вдруг он осознал… Все… И не захотел больше жить.
Я думаю, что это ужасно, когда не страшно умирать…
Или нет?..
Дождь… Дождь… Дождь…
Я представляю…
Театр… Сцена… Красные, желтые, оранжевые цвета…
Девушка из кафе в рваном желтом платье и босиком.
– Эзра… Твоя Жмеринка – это целый мир.
Первый актер:
– Да! Это целый мир… И когда я ее вспоминаю, мне приходит на ум Хаим Сутин. И до конца не понимаю, как они связаны между собой. Марк Шагал и его летающие влюбленные – это понятно. Я это видел. Я помню. Однажды, гуляя как-то поздней ночью по сонной и тихой Жмеринке, я вдруг услышал:
– Лунный свет слишком яркий, ман либе… (любимый).
Я обернулся, посмотрел по сторонам – никого… «Наверно показалось», – подумал я.
– Давай полетим прямо к солнцу, – услышал я.
– Это опасно. Мы можем сгореть, ман тайере… (моя дорогая) И тогда я посмотрел на небо и… Я помню, не удивился… А глядя на них, неожиданно подумал: «Будет дождь». И еще подумал: «Неужели мы когда-нибудь будем старыми? И не в Жмеринке?»
А через много лет уже в Париже меня подвели к памятнику и сказали:
– Вот! Это Хаим Сутин.
И увидев вопрос на моем лице, изумленно спросили:
– Как? Ты не знаешь Хаима Сутина?
И захлебываясь, начали рассказывать мне о нем и показывать его картины. И мне кажется, моментально… Знаешь как бывает… Моментально я его увидел… Увидел и вспомнил тот вечер и влюбленных, которые пролетали высоко в небе, и еще вспомнил, что тогда в тот вечер дождя так и не было. Я жадно смотрел на его мясную тушу… На его портреты… Его болезненное, как мне казалось, отношение к красному цвету… Не знаю почему, но его картины мне все время напоминали Жмеринку. Я чувствовал и видел ее необычную красоту. Глядя на его портреты, думал: никакие это не французские кухарки, это старушки из Жмеринки. А разве это «Рассыльный из “Максима”»? Это же Столяров-старший в красном френче. Казалось, он сейчас возьмет свою скрипку и начнет играть… И как играть…
Помню, как я не мог оторвать взгляд от его портрета «Безумная». Ее красное платье… Ее глаза… И конечно, руки… Это ведь Лиза с Пролетарской улицы, которая зарабатывала тем, что ощипывала кур. Я помню, весь ее дом и двор были в перьях… Ведь это же ее руки с кривыми и длинными пальцами…
