Скоро по бокам я стал замечать дымки, из которых вытягивались лица, искаженные рябью, как картинки на плохом проекторе. Узнать мне никого не удалось, правда, и желания делать это не было. Я только что одолел очередной десяток ступенек и чувствовал, что скоро у меня не останется никаких сил. И ноги, и руки дрожали от напряжения.
Лестница впереди ныряла в плотное, серое одеяло.
– Тиро-о! – вдруг позвал меня кто-то.
Я завертел головой.
Лица покачивались по сторонам, но ни одно не раскрывало рта. Потом вместо них стали вспыхивать надписи. «Кокута». «Кавахара Эйки». «До-Юй». «Накамура Хейсан». «Донхэн биопринт».
– Тиро.
– Где ты? – произнес я, придерживая солнце и вглядываясь в темноту.
– Здесь.
Солнце толкнулось в ладони, и я понял, что это оно разговаривает со мной. От жара сводило дыхание.
– Чего ты хочешь? – спросил я.
– Отпусти меня, – попросило солнце.
– Ты упадешь! – испугался я.
– Глупый, глупый Тиро, – улыбнулось солнце. – Мы уже на месте. Просто подкинь меня.
Я попытался обхватить его руками.
– Я не смогу, – сказал я, чувствуя, как потрескивают волосы и спекается слюна во рту. – Я слабый. Я неудачный.
– Тиро… – сказало солнце, и мне показалось, будто челку мою обмахнули ласковой рукой. – Дело же не в том, какой ты.
– А в чем? – прошептал я.
– Дело в том, готов ли ты это не замечать.
– И что тогда?
Жар солнца усилился и стал едва терпимым.
– Тогда, – услышал я, – все может измениться.
– С чего вдруг?
– Просто твои заторможенные, ошибочно сведенные процессы сами потекут в правильном направлении. Только пожелай.
– Хорошо.
Я зажмурился. Я обхватил солнце, чувствуя, как жжет кожу, как облезает нос, как трескаются губы.
Ох, какое оно было тяжелое!
– Выше, Тиро, – потребовало солнце.
Я подсел и взвалил его на грудь. Подо мной затрещала ступенька. Потом треск прекратился, но я понял, что в любой момент мы можем полететь вниз.
– Выше!
Я поднял солнце над головой и сделал шаг с опасной перекладины.
– Видишь? Видишь? – обрадовалось солнце. – Выше!
Ресницы и брови мои сгорели. Я ощущал, как огонь, сожрав волосы, лижет череп. С угрозой переломиться похрустывала спина.
– Толкай! Толкай, Тиро! – закричало солнце.
Я закричал в ответ.
И толкнул. Солнце. Свет. Матрас.
Несколько минут я лежал без всякой мысли в голове. Просто лежал, смотрел в потолок, и сон словно упаковывался во мне, покалывал, вспыхивал тайм-кодом, подтягивал края. Наконец уложился и погрузился куда-то вглубь.
Странный сон. Второй за одну ночь. Я подумал, что этот сон, пожалуй, можно будет без опаски пересказать ребятам. О первом, про Каваду и арти-цуму, лучше не распространяться. А еще лучше и вовсе забыть. В памяти закопать, надпись написать… Нет, без надписи. Но как забудешь?
«Я хочу спросить тебя, Кэтсу…»
И еще. Я ведь смотрел на Сибиллу глазами Кавады. Если у Кавады был в голове сопроцессор, и он вел запись, то она как-то…
Понятно, что глупость несусветная, но, допустим, эту запись из мозга мертвого Кавады кто-то выкрал, спрятал в компиляторе, откуда муниципальные дрим-проекторы берут сюжетные трассы, типовые анимодели, рекламные стикеры…
Бред какой! Да-да, это было послание. Послание! И предназначалось оно именно мне, Тиро Макемаси. У-у-у! Не ведись на поводу у длинноногих электронных ниньо, парень! Они, чуть что, берутся за нож!
Я фыркнул. С шелестом ушла вверх шторка, закрывающая окно на ночь. Утренний зябкий свет проник в комнату. Крупицы микропластика заискрились, затанцевали в воздухе. Робот-пылесос покатился по направляющим, и его телескопический раструб принялся любопытно, с тихим присвистом тыкаться в углы, пазы и ниши. Зашипела ультрафиолетовая станция, стреляя в пространство пучками голубых лучей.
