Самыми лучшими были вечера, когда после этих посиделок я провожал её домой. Развалившись на заднем сидении в темном салоне «Лады» или «Шкоды» мы что-нибудь жарко обсуждали, и за нами еще неслись отголоски оставленного в «Тироле» веселья. В забрызганные грязью окна кидался рыжий свет фонарей и знакомых вывесок – таксисты всегда везли нас одной и той же дорогой. Я перебирал в ладони и сжимал тонкие горячие Ксюшины пальцы и, когда мы смеялись о чем-нибудь, опускал голову ей на плечо, и невозможно было быть ближе, чем мы тогда.
Когда это чудесное путешествие на другую сторону Невы заканчивалось и такси въезжало в темный петроградский двор, мы ещё несколько минут целовались в машине, потом вылезали и ещё так же долго и нежно прощались у парадного.
– Поднимешься? – иногда спрашивала Ксюша. – Поужинаем.
Но ужинали мы чаще всего только в середине ночи.
Напротив Ксюшиного дома уже тогда не то сносили, не то реставрировали здание в русском стиле – какие-то исторические бани, и если я просыпался ночью, подходил к большому трехстворчатому окну и смотрел на темные руины. Третий этаж стоял уже без крыши, без задней стены, зимой за пустыми рамами окон лежал снег. Даже через улицу и сквозь стекло от дома веяло холодом.
Я отворачивался от этой мрачной картины. У противоположной от окна стены белела постель, толстый матрас с ворохом белья держался на кованых металлических ножках. Из-под одеяла выглядывало плечико Ксюши, её темная голова на подушке. Ночуя у неё, я часто ловил бессонницу. Иногда вставал и бродил по комнате, а Ксюша спала. И, хотя порой я специально перелезал через неё, толкал её, шумел, – ни разу не проснулась.
Эх. Так было… Тут я задумался. Четыре раза? Пять? Больше… или меньше? Тут бы мне и остановиться. Но я остановился посреди тротуара и вспомнил, что четыре или пять раз в ту зиму – это столько я провожал Ксюшу домой. И да – пару раз она предложила подняться к ней в квартиру. Мы пили чай, она жарила яичницу или оладьи (один раз – яичницу, один раз – оладьи), разговаривали…
…Как-то раз в середине ужина я поднялся со своего места – меня словно что-то толкнуло в тот момент, я словно глотнул отравленного адреналином воздуха; в любом случае этот импульс был настолько внезапным, что я не успел придумать, как ему противостоять. Я обогнул стол, наклонился к лицу сидящей Ксюши, не очень-то в него всматриваясь, успел поймать только удивленный взгляд и поцеловал её. И целовал долго, и она все это время была какой-то отрешенной, как будто находилась не здесь и думала совсем о другом. В ту же секунду, когда меня уже прошибло до судороги мучительное сомнение, её рука обвила мою шею.
Всего один раз.
Вот и думай после этого, жестока или милосердна наша память, что множит счастливые моменты, растягивая их в недели, один единственный случай – в целую счастливую зиму. Еще я вспомнил, что после той ночи проводить Ксюшу мне больше ни разу не удалось.
После дня рождения я в виде подарка самому себе обычно отправляюсь в какое-нибудь небольшое путешествие – это вроде как традиция, ибо мало что может меня так порадовать, как путешествие. На днях мне попались недорогие билеты маршруту Прага-Дрезден; и я подумал – что, если предложить Ксюше поехать со мной? – и на всякий случай зарезервировал по два туда и обратно.
Идея была слишком заманчивой, чтобы не попытаться воплотить её в жизнь. Однако Ксюшин номер опять отговорился тем, что, мол, телефон абонента выключен, посеяв во мне сомнения: не шифруется ли Ксюша от меня? Но я послал эти сомнения куда подальше и решил идти до конца, то есть к ней домой. Оттого-то я и бродил по Петроградке уже битый час, но если вдруг оказывался на её улице, то торопился свернуть в первую же арку.
