Бывший депутат Госдумы делился впечатлениями от поездки в Колумбию:
– Недавно я съездил на ретрит. Там один шаман учил меня правильно пить айваску, чтобы постигнуть, кто я на самом деле.
– А что такое айваска?
– Ну, это такой индейский напиток на травах, помогает контакт с духами находить. Неделю только эту айваску пьешь и ничего не ешь. Нас в группе было человек десять, кого он вел к познанию себя. Бизнесмены, топы, один мэр. В хижине под потолком для каждого подвешен гамак, а вокруг гамака – москитная сетка. Ложишься в гамак и видишь, что где-то на уровне лица есть специальная дыра. Это чтобы блевать. Первые три дня вся айваска выходила из меня наружу. А потом перестала. И в какой-то момент я почувствовал, что возношусь на небо. А там ко мне подходит мужик в парике.
– Иосиф Давыдыч?
– Да не. Маленький такой. Я его спрашиваю: «Ты кто?» А он мне: «Кант». Говорю: «Прости, друг, не узнал». И так стремно стало. Я ж сам с Калининграда. И бухал на его могиле, и девчонок водил. А он: «Хочу, чтобы моим именем аэропорт назвали». Я ему: «Может, фонтан там или пляж хотя бы?» А он: «Нет уж. Хочу аэропорт, и всё тут». Ну что делать, я нашим позвонил. Но они уже всё порешали. У главного дочка Лиза. В честь нее и назовут.
В соседнем зале, где выпивали рядовые сотрудники, праздник еще стремительнее набирал обороты. Распутин присел на пол, опершись на диван с золотыми вензелями. Его борода, инкрустированная кусочками рубиновой колбасы и перламутром майонеза, уже наполовину отклеилась и свисала жалкой мочалкой. Плотно сбитая балерина в сиреневой пачке лила слезы, глядя на себя в ростовое зеркало. За столиками дамы из бухгалтерии продолжали вести светские беседы, допивая по восьмому бокалу Moёt:
– Ну и на хрена ты дала этому прыщавому сисадмину? Маша, ты что, не знаешь себе цену?
– Конечно, знаю. Но мне давно не восемнадцать, скоро стукнет сезон распродаж.
Музыка Малера, Шопена и Чайковского отражалась эхом от арочных потолков, официанты в атласных кушаках разносили закуски, придерживая над головой круглые подносы. Пьяный начальник хозотдела снял с себя пиджак и накинул на плечи мраморной Афродиты: «Прикройся, стерва, распустила груди, стыдоба какая». Тут Лену потянула за руку секретарь:
– Там это, Эмилии Петровне плохо, надо скорую вызвать.
Лена бросилась в туалет. Эмилия Петровна, матрона лет шестидесяти, возглавляла финансовый отдел одного из региональных офисов, частенько наведывалась в Москву и была приглашена на праздник лично владельцем бизнеса. Видимо, знала что-то такое, отчего состояла на особом счету. Работать к себе брала не только после успешного собеседования или по рекомендации, но и делала для каждого кандидата расклад на Таро. А вот Тельцов не нанимала ни в коем случае – у них плохая энергетика. Эмилия Петровна сидела в углу женской уборной, широко расставив полные ноги, и верещала:
– Ой, девки, сердце защемило. Щас помру, дышать нечем.
Грудь пятого размера почти вывалилась из декольте с пышным жабо. Рядом на коленках ползала ее заместитель, она же племянница, и обмахивала тетку кокошником. Пока ждали врачей, решили высвободить ценное руководство из тесной одежды. Лена попыталась расстегнуть платье, но «собачка» почему-то не двигалась. Наконец молния сдалась. Оказалось, что под платьем Эмилия Петровна обмотана для стройности какой-то силиконовой пленкой. Пришлось разрезать смертоносный кокон столовым ножом.
