– Нет, – коротко ответила княжна.
Я невольно обратила внимание на надпись Нины.
Дорогая Fräulein, – гласили каракульки моего друга, – если когда-нибудь вы будете на моем родном Кавказе, не забудьте, что в доме князя Джаваха вы будете желанной гостьей и что маленькая Нина, доставившая вам столько хлопот, будет рада вам, как самому близкому человеку.
– Как ты хорошо написала, Ниночка! – с восторгом воскликнула я и, не долго думая, взяв перо, подмахнула под словами княжны:
Да, да, и в хуторе под Полтавой тоже.
Когда все уже написали свое «на память», решено было торжественно всем классом нести альбом в комнату Кис-Кис.
– Мы попросим ее остаться, а если она не согласится – пойдем к начальнице и скажем ей, какая чудная, какая милая наша Fraulein, – пылко и возбужденно говорила Федорова.
– Да, да, идем, – подхватили мы и толпою бросились через коридор на лестницу, пользуясь минутным отсутствием Арно.
– Куда? Куда? – спрашивали нас с любопытством старшие.
– Седьмушки бунтуют! – кричали нам вдогонку наши соседки – шестые, ужасно важничавшие перед нами своим старшинством.
Никому ничего не отвечая, мы миновали лестницу, церковную паперть и остановились перевести дыхание у комнаты Fräulein.
– Ты, ты говори, – выбрали мы Нину, пользовавшуюся у нас репутацией очень умной и красноречивой.
– Каnn man herein (можно войти)? – произнесла княжна, постучав в дверь.
Голос ее дрожал от важности возложенного на нее поручения.
– Herein (войдите)! – раздалось за дверью.
Мы вошли. Fräulein Генинг, донельзя удивленная нашим появлением, встала из-за стола, у которого сидела за письмом. На ней была простая утренняя блуза, а на лбу волосы завиты в папильотки.
– Was wü nscht Jhr, Kinder (что вы желаете, дети)?
– Frä ulein, дуся, – начала Нина, робея, и выступила вперед, – мы знаем, что вас обидели и вы хотите уйти и оставить нас. Но, Fräuleinchen-дуся, мы пришли вам сказать, что «всем классом» пойдем к Maman просить ее не отпускать вас и даем слово «всем классом» не шалить в ваше дежурство. А это, Fräulein, – прибавила она, подавая альбом, – на память о нас… Мы вас так любим!..
Голос княжны оборвался, и мы увидели то, чего никогда еще не видали: Нина плакала.
Тут произошло что-то необычайное. Весь класс всхлипнул и разревелся, как один человек.
– Останьтесь!.. Любим!.. Просим!.. – лепетали, всхлипывая, девочки.
Fräulein, испуганная, смущенная и растроганная, с альбомом в руках, не стесняясь нас, плакала навзрыд.
– Девочки вы мои… добренькие… дорогие… Liebchen… Herzchen… – шептала она; целуя и прижимая нас к своей любящей груди. – Ну как вас оставить… милые! А вот зачем деньги тратите на подарки?.. Это напрасно… Не возьму подарка, – вдруг рассердилась она.
Мы обступили ее со всех сторон, стали целовать, просить, даже плакать, с жаром объясняя ей, как это дешево стоило, что Нина, самая богатая, и та дала за себя и за Влассовскую только три рубля, а остальные – совсем понемножку…
– Нет, нет, не возьму, – повторяла Кис-Кис.
С трудом, после долгой просьбы, удалось нам уговорить растроганную Кис-Кис принять наш скромный подарок.
Она перецеловала всех нас и, обещав остаться, отослала скорее в класс, «чтобы не волновать m-lle Арно», прибавила она мягко.
– И чтобы это было в последний раз, – заметила еще Кис-Кис, – никаких больше подарков я не приму.
Этот день был одним из лучших в нашей институтской жизни. Мы могли наглядно доказать нашу горячую привязанность обожаемой наставнице, и наши детские сердца были полны шумного ликования.
