Ну, спасибо тебе, сынок, что поговорил со стариком. Пора мне. Повидал родные места и поеду обратно в Керчь. Это праправнуки мои, – указал он на стоящих в стороне парней, – они помогут мне добраться.
Я встал, попрощался со стариком и тоже пошёл к своему автобусу. «Занятный дедушка, – думал я по пути к санаторию, – почти сто лет прожил, а всё ещё верит в чудеса, которые случались во времена его молодости».
То, что село Аромат не Париж, я понял где-то на третий день, когда острота впечатлений от пребывания на новом месте стала растворяться в монотонной жизни маленького заштатного санатория. Средний возраст женской части принимающих целебные ванны колебался вокруг пятидесяти, и я уже стал склоняться к мысли, что недалёк тот день, когда мне придётся пристальнее рассмотреть хорошеньких медсестричек, отпускающих разнообразные процедуры, с тем, чтобы ненадолго подружиться с одной из них.
Для этого хотелось бы дождаться приезда Успенцева, который мог составить неплохую компанию, но из-за своих неотложных дел всё ещё никак не мог вырваться ко мне, о чём глубоко сожалел во время вечерних переговоров по телефону. Впрочем, хвала Аллаху, как принято здесь говорить, в корпусе работал вяленький интернет, и вечерами я занимал себя тем, что знакомился с историей мест, куда меня забросила судьба.
После ненавязчивого ужина та часть отдыхающих, которая могла самостоятельно перемещаться на большое расстояние, выходила за ворота и совершала променад по дороге, ведущей в сторону Солнечноселья. Так называлось село, расположенное довольно высоко в горах. Когда-то, во времена бесславно почившего Союза, здесь процветал совхоз, занимавшийся выращиванием яблок, айвы, слив. Сейчас всё это было разрушено.
Деревья, словно старики, оставленные без ухода, медленно погибали от различных болезней. Люди, лишённые присмотра государства и работы, покидали эти места. В селе, поднявшись туда на второй день приезда на автомобиле, я увидел большое количество брошенных домов, остатки автобусной остановки, да висящую на одном гвозде вывеску «Магазин» над дверями здания без окон.
Но асфальтовое шоссе, ведущее к селу, всё ещё было в приличном состоянии. У подножья горы оно раздваивалось, и вторая его часть вела, петляя между возвышенностями, к довольно большому озеру и уходила куда-то дальше, к пансионатам. У отдыхающих шоссе почему-то получило название «Дорога Жизни».
По мере подъёма вверх сзади открывался великолепный вид на долину. Наискосок слева, освещённая лучами заходящего солнца, высилась зеленовато-жёлтая громада горного массива Бойка. Впереди волнистой линией на фоне голубого неба застыли покрытые лесом всё ещё безымянные для меня вершины. У подножья одной из них едва заметным светлым пятнышком выделялся одинокий дом посреди лесного массива.
По обе стороны дороги сосновые и буковые леса покрывали невысокие хребты, уходящие в неизвестность. Между дорогой и лесом справа простирался заброшенный сад, в котором бродили лошади, а слева на заросшем травой пространстве в беспорядке росли кустарники, одинокие деревья, виднелись овраги и тропинки, протоптанные зверьём и людьми.
Первый раз, отправившись в одиночку по Дороге Жизни, я вернулся в санаторий спустя два часа, что называется, уставший, но довольный. Спал после этого мертвецки и решил, что такие прогулки для меня станут ежедневными.
Утром, листая снимки, которые были сделаны с помощью планшета, я случайно обнаружил у обрывистой части горы Бойка небольшую тёмную точку. Это не мог быть дефект плёнки, поскольку она отсутствовала в цифровом гаджете. Снимок был сделан случайно с расстояния примерно пять-семь километров. Мне стало интересно, что бы это могло быть.
