Ничего не ответив, девушка поднялась и отошла к ручью, где стоял, перебирая копытами, потрясающий гнедой жеребец. Она подвела к нему коня и, почти прижавшись к мохнатому уху губами, что-то прошептала. К его изумлению, жеребец, вдруг став на передние колени и согнув задние ноги, почти лег на землю, после чего индианка жестом попросила Джеймса взобраться на лошадь. Он попытался приподняться, но тело практически не слушалось его. Тогда девушка с трудом втащила его на лошадь, положив его поперек спины лицом вниз и закрепила ремнями. Жеребец резко поднялся на ноги, и от оглушительной боли Джеймс потерял сознание.
Индианка осторожно вела на поводу коня со странной поклажей все выше и выше в Черные холмы. Сквозь забытье Джеймс иногда стонал, по его телу катились большие капли пота, но стоны становились все тише и слабее, а по лицу стала разливаться восковая бледность. Несколько раз индианка останавливалась и прикладывала руку к его голове. От этого, кажется к Джеймсу возвращалась жизнь, но ненадолго. Женщина стала заметно волноваться и подгонять коня на нелегкой крутой каменистой дороге.
Через несколько часов за очередным поворотом рядом почти с вертикальной скалой показалась небольшая ровная площадка, скрытая среди больших сосен и покрытая густой травой. Индианка подошла к скале и, сдвинув в сторону искусно сделанную деревянную решетку, обвитую зеленой травой, открыла проход и завела туда лошадь.
Ад был непереносим. Его тело и плоть рвали железными клещами, огонь лизал его кожу, а внутрь лился расплавленный свинец. «Почему я здесь? Ведь я видел ангела! Или он только показался мне?» – возникла первая мысль, и инстинктивно Джеймс попытался приоткрыть глаза, ожидая увидеть бушующее пламя. Но было темно. И тихо. Его окружали каменные стены пещеры, и только поодаль горел небольшой костер, у которого склонилась неясная фигура.
Фигура поднялась от костра и подошла к Джеймсу. Он узнал индианку и вспомнил, как она грузила его на лошадь, потом в его памяти был полный провал. Девушка поднесла к его рту глиняную чашку с резко пахнущей жидкостью и влила ее ему в рот. И снова жидкий огонь опалил его изнутри, но через несколько мгновений боль стала затихать, и Джеймс впал в глубокое забытье.
В этот момент в центре пещеры, как будто ниоткуда, появилась слабая тень. Она стала уплотняться, обретая очертания огромного медведя, стоящего на задних лапах. Огонь в костре затрещал, зачадил, окутывая фигуру дымом, а когда он рассеялся, на месте медведя стоял пожилой индеец, в накинутой на его плечи медвежьей шкуре – ритуальном наряде вичаша-вакана, шамана. Он был высокого роста, седеющие волосы, заплетенные в косу, капюшоном прикрывала медвежья голова с обнаженными клыками. Лицо его избороздили глубокие морщины, но темные глаза излучали силу и острый ум. Он был обнажен по пояс, и на его могучей груди прямо под сердцем находилась татуировка – медвежья лапа с загнутыми острыми когтями, покрытая орнаментом.
– Ниуи![1] – бросилась к нему девушка, обняв мужчину за плечи, но потом почтительно склонилась и отошла в сторону.
Шаман подошел к Джеймсу и осмотрел рану, потом обнажил его грудь и стопы, развернул его головой на восток и сел рядом с ним на колени. Лицо его стало серьезным и сосредоточенным. Он прикрыл глаза и стал тихо что-то бормотать, раскачиваясь всем телом. Шепот, слетавший с его губ, был полон муки, как будто он испытывал жестокую боль. Постепенно его голос становился громче, четче, превращаясь в тихую мелодию.
