Евгений смешался, стал отнекиваться, и на языке у него все время вертелись глупые и как-то по-детски наивные слова о том, что это он, не Андрей, именно он столько лет был влюблен в эту странную женщину, Зинаиду Крестовскую. И его жизнь, его, а не Андрея, должна была быть связана с ней.
Он помнил тот страшный разговор с отцом, когда впервые в жизни признался ему в своей любви к Зинаиде, умоляя не подставлять ее, спасти.
– Любовь – это отлично, – сухо кивнул отец, – и я избавлюсь от любви к тебе самым простым способом. Мне не нужен сын слюнтяй. На кону стоит твоя карьера, все твое будущее. А ты хочешь спустить все это под хвост какой-то вертихвостки. Отлично. Я отправляю тебя в НКВД со всеми твоими прошлыми запасами морфина, которые я сохранил, и сам умываю руки. Я избавил тебя от этой гадости. И ею же тебя утоплю.
Морфий. Веселая компания на первом курсе. Кража – взлом институтского сейфа. Деньги, чтобы добыть морфий. Отцу тогда удалось все прикрыть. Но он сохранил кое-какие доказательства, которые могли стоить Евгению жизни. Он не сомневался ни секунды, что отец поступит с ним, как говорит. А ведь он так любил жизнь. Любил жить.
Евгений смалодушничал. А после этого уже не смел подойти к Зинаиде. Он даже возненавидел ее, боялся говорить о ней. Он знакомил Андрея с другими женщинами. Он радовался, что с Зинаидой у него ничего не вышло. Он так бездарно и малодушно погубил свою жизнь, что невыносимо было находиться наедине с собственной жизнью в темноте. Он, Евгений, боялся посмотреть в глаза своей собственной жизни.
Впервые за столько лет он вдруг подумал о том, что страшно виноват и перед Зинаидой, и перед самим собой. За молчание. За малодушие. За трусливый поступок. За Андрея. За всё. Он виноват. Но теперь не исправить. Разве что… Если Зинаида придет. Недаром он бросился к ней, попав в самую страшную переделку в своей жизни. Он вдруг подумал, что Зинаида единственный человек, который сможет помочь.
Хотя бы разобраться во всем этом! Он больше не мог быть один. Темнота убивала. Но знание убивало тоже. И было неизвестно, что страшней.
Почему же она не идет? Вне себя от страха, превращенный в жалкое, дрожащее существо, Евгений Замлынский метался по квартире. И едва не заплакал, услышав долгожданный звонок в дверь…
На лестничной площадке между вторым и третьим этажом пахло собачьей шерстью. Он почуял этот запах еще снизу, еще даже не входя в парадную. Он забил ему ноздри, вцепился в горло ощущением обостренной чувствительности, привыкать к которой надо было каждый раз. Слишком много запахов, слишком много звуков… И вокруг – красная пелена. Сквозь которую все эти звуки и запахи становятся настолько точными, что он мог назвать их за множество километров. В это не поверил бы никто из людей. Но он уже не был человеком.
На лестнице послышались шаги – кто-то спускался сверху, и он уже знал кто. Запах псины стал абсолютно невыносим! С каким восторгом он вышел бы из своего угла, перестал маскироваться в этой темноте! Но не глупая псина была его целью. Не стоило обнаруживать себя ради пустого развлечения. Ему предстояло заново учиться терпению – терпению хищника, который подкарауливает свою добычу, слившись с лестницей. Тому терпению, которое помогает полностью раствориться в своей цели. И которого никогда не бывает у людей.
Ему выпал дьявольский жребий – жить не таким, как все. Жить настолько отличным от всех остальных, что это полностью отрезало ему дорогу в мир обычных людей. Горькое клеймо отчаяния – быть вечным изгоем, изгнанным из человеческого мира. Какая тяжелая участь выпадает тому, кто не похож на всех!
