Луи Вутон - страница 22

Кивнул Ким, чтобы дать знать, что все понял.

Если моей матерью была Мария Вутт, а потенциальными отцами трое школьников Лаури, Урмас и Индрек, то отцами – авторами Ким следует считать первобытную страсть мастеровитых мореходов и технологический прогресс. А самую прекрасную в мире Х-хромосому привнесла в душу моей возлюбленной сама американская супермодель Ким Кардашьян лично. Потрясающая крестная мать моей дорогой спутницы жизни.

Дождь, первый за месяц. Настоящий, проливной дождь. Он забарабанил по стеклянной крыше атриума, беспардонно ворвавшись в последнее действие моего предутреннего сна. Собственно, только конец сна мне и запомнился. Лежу это я в водяной кровати лицом к небу и сквозь стеклянную крышу смотрю, как где-то далеко, в темной выси рождаются крошечные мерцающие точки, которые, постепенно разгоняясь, из центра вселенной устремляются прямо ко мне. Когда-то такая картинка появлялась на мониторе, когда на компьютере не работали. Одним словом, у меня возникло ощущение, будто на своем космическом корабле под названием Ülemiste я мчусь из одной галактики в другую. Но перемещение это какое-то будничное, ни тебе восторга, ни волнения, все как обычно. Словно бы шпарю, скептически позевывая и заткнув за пояс матерчатую продуктовую сумку – свидетельство экологической грамотности, – в только что открывшийся в соседней галактике супермаркет на дешевую распродажу. Мой корабль набирает скорость, ему все сложнее уворачиваться от летящих навстречу точек. Да не очень-то я и стараюсь. Мыслимое ли дело – маневрировать так, чтобы безболезненно провести крупнейший в Эстонии торговый центр между какими-то там плевками. Безнадежная затея, черт бы побрал! И вот послышался шлепок, и одна точка прилепилась к моему большому дугообразному иллюминатору. За первым шлепком второй, третий, все шлеп да шлеп. Скоро все стекло было полностью залеплено. Но тут, как это и положено во сне, возникла нелогичность, мистическое отклонение, абсурдная трансформация – белые плевки внезапно превратились в отбивающую чечетку стаю чаек. Они плясали неестественно неподвижно, в том смысле, что клювами не стучали, не кричали, не размахивали крыльями, двигались только их розовые лапки под застывшими телами – в лучших традициях ирландских народных танцев. Я прислушался к звуку чечетки. Удары были ритмичными, с изумительными вариациями, вовсе не хаотичные, далеко не хаотичные. Как будто под неким телепатическим управлением сотни пар лапок подчинялись какой-то незримой пульсирующей силе, настолько мощной и пронзительной, что заставила и мое сердце биться в том же такте. Темп нарастал, ритмический рисунок приобретал невероятную замысловатость, танцующие чайки все прибывали, одинаковые, серьезные, с неподвижными телами. Похоже, сводный ансамбль степистов пределов возможного не знал, танец только убыстрялся, доходя до безумия, затягивая мое бедное нетренированное сердце. Я начал задыхаться как загнанный зверь, пот сочился из пор, брызгал из них так, будто все мое тело было перфорировано миниатюрными фонтанчиками. И вот, за мгновение до полной отключки (какая сновиденческая точность, не правда ли?), перед последним роковым ударом в барабан мои глаза вдруг открываются, и я вижу дождь. А точнее, каждую его каплю, тяжелую, липкую, с безумной скоростью несущуюся из эпицентра экрана прямо на стеклянную панель атриума. Я живой, чаек нет, я успокаиваюсь, продолжая мокнуть, но не под дождем, а в луже собственного пота. Кошмар кардиолога закончился.