Луиза де ла Порт (Фаворитка Людовика XIII) - страница 23
– О боже мой! – Она сложила руки крест-накрест и подняла взор. – Так это правда, вы взяли вместо меня другую?! Я не красавица, не так хороша, знаю… но ведь если надо, вы в силах сделать меня красивее… Неужели надо быть Венерой, чтобы тебя изображали на холсте? И скажу вам, что ни от кого еще не слыхала упреков – могу похвастать пред всеми красавицами! – Она помолчала чуть-чуть. – Но не будем более об этом, господин Лесюёр… вижу, вы начинаете уже сожалеть… Знайте же: если вы меня ждете, а сам король, который тоже любит живопись, предлагает мне три золотых экю, чтобы нарисовать мой мизинец – он у нас называется обыкновенно «сердечным» пальцем – так я ответила бы королю: «Нет, государь, я натурщица живописца Лесюёра, мне сегодня нужно к нему идти!»
Жанна говорила откровенно, чистосердечно; вынужденная избрать себе столь низкий род ремесла, она хранила в добром, неопытном своем сердце высокое чувство преданности и всегда была признательна молодому художнику, единственному, возможно, человеку, кто неизменно ласков с ней и почтителен.
Отец ее, родом из Брабанта, мастер лепных работ, удостаивался похвал художников за свое искусство; признавали в нем большой талант и содержатели питейных домов, где тратил он все деньги, получаемые за работу. Человек дурной нравственности, не прочь был бы пустить дочку в разврат, но Жанна оставалась до сих пор благоразумной.
Последние слова девушки подействовали на Лесюёра, и он поблагодарил за доброе расположение к нему. Видя ее нетерпение – за что-нибудь приняться, быть чем-то полезной, – попросил:
– У вас еще в руках иголка, Жанна… почините, прошу вас, мой черный камзол – разорвал немного на левом плече.
Нашел ей занятие – теперь никто не помешает ему снова погрузиться в свои думы. Жанна, очень довольная, что ей поручено исполнить дело хозяйки, возвышавшее ее в собственных глазах, встала, сняла со стены камзол и с веселым видом возвратилась к своей маленькой скамейке. Но не прошло и пяти минут, как снова принялась задавать вопросы художнику – ведь у камзола рукав насквозь прорван и на подкладке пятна крови…
– Ах, что это, что с вами приключилось? Боже мой, вы ранены в плечо?! Кем, как?.. Разве камзол можно так изорвать каким-нибудь гвоздем?
Молодой художник, упоенный воспоминаниями о своем счастье, не отвечал ни слова. Удивленная его молчанием, Жанна подумала – посмеяться хочет над ее беспокойством… оперлась рукой о пол и с любопытством нагнулась вперед, за столик, – он все сидел перед ним. О, глаза его полузакрыты, на губах легкая улыбка… если и думает о ком, то наверняка не о ней. Потревоженный опять в своих мечтаниях, Лесюёр быстро опустил подставку с картиной, – став ниже, она отняла у любопытной девушки возможность рассмотреть внимательнее его лицо. Поняв, что это движение сделано не без причины, Жанна почувствовала какую-то неясную тоску, медленно отодвинулась назад, подперла голову руками и тоже задумалась…
Но не надолго оба погрузились в раздумья, тотчас возникла новая помеха – де Марильяк. Успев хорошо узнать характер Лесюёра, он первый пришел к нему с визитом и назвал своим новым другом. Надо подобающе принять благородного посетителя – и Лесюёру пришлось вернуться к действительности: быть может, мыслями он возносился до небес, но, увидев столь необычного гостя, поневоле спустился на землю.
Де Марильяк осведомился прежде всего о последствиях полученной Лесюёром царапины и промолвил несколько дружеских слов. Потом осмотрел мастерскую: восхищался произведениями гениальных художников; высказывал свои мнения о всех обозреваемых вещах; проявил себя большим знатоком мушкетов, древних ружей и смеялся что было сил при виде массы платьев и уборов – переворачивал их на все стороны и, потешаясь, более четверти часа примеривал то и другое. Последнее, на что обратил внимание, – Жанна ла Брабансон.