Ришелье был в это время занят осадой крепости Кателе, оставшейся в руках испанцев. Отсюда он, вечно неспокойный, могущественный гений, издавал свои повеления Франции, смотрел за ней, не упуская из виду и любовных интриг своего монарха. Выгнав испанцев из крепости, Ришелье, столько же стараясь истреблять своих врагов, сколько фаворитов и фавориток слабодушного Людовика XIII, счел своим непременным долгом прекратить дальнейшие любовные интриги короля с Луизой де ла Порт. Вот почему теперь Жак Сируа, сопровождаемый пажом, поехал к Каррьерам.
Уже начало рассветать; два собеседника, оставшись недовольны друг другом, но не показывая этого, хотели разойтись, когда вдруг услышали под собой, у подошвы холма, задыхающийся, прерывистый крик. Взявшись за пистолеты, они стали прислушиваться: крик раздавался сильнее, явственнее, и по его двоякому отголоску казалось – выражал страдание и мольбу о пощаде…
– Ваша борзая собака поймала, вероятно, какую-нибудь дикую свинью, – заметил Сируа, – и кажется, она порядком дерет-таки с нее шкуру!
– О, Жак у меня лихой малый, он исправен в своих обязанностях, – отвечал ла Шене, – ловок, расторопен и сколь легок на ноги, столь тяжел на руку. Боюсь только, чтобы он не обманулся – не принял одного за другого. Жак еще молод и несколько сумасброден.
– Черт возьми, синьор Плутон, в нашем положении нам нечего беспокоиться о том, кого там колотит Жак. Мы приказали ему идти к подошве холма поохотиться… ну, он и охотится, конечно, за королевской дичью, понимаете – за королевской дичью! Я радуюсь тому, как удачно он справляется со своей добычей, и от души аплодирую побоям, которые наносит, даже моему родному брату!
Сируа и ла Шене стали снова вслушиваться, но никакого шума уже не было. Через несколько минут молодой слуга с палкой в левой руке возвратился к ним, махая правой рукой, измазанной кровью.
– Ну что, Жак! – спросил его господин. – Что такое случилось? Говори… говори вполголоса!
И Жак, понизив голос, стал рассказывать: позади кустарника увидел человека, который на четвереньках карабкался на холм, без сомнения, чтобы быть ближе к ним; заметив его, Жака, он опрометью бросился вниз с холма и пустился бежать; он, Жак, ловко пустил ему палкой в ноги и наконец, дав ему несколько тумаков, так как тот ужасно кричал, счел благоразумным заткнуть ему одной рукой рот, в то время как другой искал свою палку, которой ударил этого человека по ногам.
– Но в это самое время, – прибавил Жак все тем же тихим голосом, – этот каналья укусил меня!..
– У него, видно, хороши зубы, – засмеялся Сируа.
– Да, ничего! – Слуга сорвал пучок травы и приложил к руке, чтобы унять лившуюся кровь. – Зубы острые, черт его возьми!
– И ты его убил! – воскликнул с некоторым волнением ла Шене.
– Да еще как! – отвечал Жан с видом совершенного спокойствия.
– И хорошо сделал, мой любезный! – Сируа похлопал Жана по плечу. – Ты в точности исполняешь данные тебе приказания… молодец! Эх, вам-то что до этого, синьор Плутон? Разве лучше было бы, если бы кто-нибудь нас подслушал?
– А то, – возразил ла Шене, продолжая обнаруживать беспокойство и устремив вопросительный взгляд на своего слугу, – что сегодня назначена исповедь прислуг замка, и я боюсь, чтобы…
– Э, полноте, – махнул рукой Сируа, – Жан забудет об этом проступке… и скажет о нем на общей исповеди. Зачем ему говорить об этом теперь – на малой исповеди? Нет никакой нужды. Однако нам время уходить отсюда, уже начинается день.
