Мое лицо целиком отражалось в ее огромных карих глазах.
– Роберто?
– Да.
Она улыбнулась мне и отошла от парты. Я вдруг почувствовал такую усталость, что уронил голову на руки.
Но я знал, что я ей нравлюсь. Она всегда давала мне всякие поручения – ну там, поднести коробки или стереть с доски. Только мне, больше никого не просила. И у меня это не просто какая-то школьная влюбленность. Даже будь Габриэла на двадцать лет старше меня, она бы все равно мне нравилась. И мне уже почти тринадцать. Самое время начать устраивать личную жизнь.
Я тянул время как мог, но упражнения были такими простыми, что все-таки пришлось их закончить. Габриэла помогала тем, кто еще сидел в классе. Конечно же остались одни мальчишки. Как будто им нужна помощь! Внимание им нужно, вот что. Меня это так раздражало. Можно подумать, Габриэла их просила поднести коробки и стереть с доски. Я положил работу ей на стол и направился к выходу. Она даже не увидела, что я ушел.
В паршивом настроении я спустился в раздевалку и надел форму. В физкультурном зале ребята играли в чокнутый футбол. Никаких правил не было, мы просто делились на две команды и тащили в разные стороны большой резиновый мяч-фитбол – как будто канат перетягивали. Команда, которая сумеет затащить мяч на свою сторону поля, получает очко. Пока никому этого сделать не удалось, зато мы ржали как сумасшедшие.
После обеда пришли остальные родители. Было странно видеть моих приятелей в окружении их семей. Многих ребят я знал не один год – и вдруг увидел в новом свете. Они были не сами по себе, а частью группы, и у них после школы была своя жизнь, которая важнее школы. Больше того, некоторые ребята казались клонами своих родителей, и это выглядело довольно жутковато. И у них были мамы. Наверное, здорово, когда у тебя есть мама. В смысле, папа у нас замечательный, лучше и пожелать нельзя. Но хорошо бы и мама тоже была.
В общем, когда родители поговорили с учителями, все направились в актовый зал смотреть спектакль. Уж не знаю почему, школьные спектакли никогда не бывают удачными. И лучший способ еще больше их испортить – дать главную роль Крысе. Крыса играла Джульетту из «Ромео и Джульетты». Слава богу, пьесу ставили не целиком, но вполне достаточно нескольких сцен, чтобы пробудить в душах зрителей неуемное желание бежать без оглядки.
Когда все расселись по местам, погас свет и поднялся занавес. На бутафорском балконе стояла Крыса. Меня тут же начал разбирать смех. Крысу нарядили в огромное белое платье, а на голову водрузили высокий белый конус, так что она стала похожа на космический корабль, который вот-вот улетит на орбиту. Потом на сцену выскочил Ромео, в миру Ронни Хилл, – в женских колготках и необъятной блузе, подхваченной широким поясом. Прямо балерина полутяжелого веса.
– О светлый ангел, вновь заговори! – затараторил он. – Собой ты лучезаришь ночь, подобно крылатому посланнику небес…[5]
Крыса слушала его молча. Зрители уже должны были понимать, что эти двое повстречали друг друга на вечеринке у Капулетти, крепко выпили и прониклись неземными чувствами. Когда Ронни умолк, Крыса завыла, как банши:
– Ромео! Ах, Ромео! Для чего, Ромео, ты?
Причем балкон возвышался над сценой на какие-то полметра, так что Ромео стоял прямо перед Крысой, но она смотрела не на него, а на зрителей, как будто вдруг ослепла. И голосила как помешанная про «отринь отца, отвергни это имя», про «я не буду больше Капулетти», про розу, которая пахнет розой, ну и так далее. Я смотрел фильм, но там не было и вполовину так смешно. В общем, я хохотал, пока не получил замечание. Тогда пришлось сидеть тихо и, как родители, делать вид, что мне интересно.
