Лунные сказки - страница 7
После столь торжественного введения в курс дела «они» разбрелись в стороны, обратившись порывистыми вихрями снежной бури. Только Фрост, заворожённый красотой облетевшего дерева и красивого света тусклого солнца, остался на своём месте, замер на долгое время и даже не понимал, дышит ли вообще. Скорее всего, он не дышал, ведь клубы белого пара не вылетали из его рта и носа. Он даже не сразу заметил, что тёмная ветка дерева, на котором он весьма удобно расположился, начала покрываться инеем, а вода, ещё не просохшая на блестящем асфальте, постепенно обращалась в лёд.
Он решил никуда не торопиться. Просто прогуливался по парку, пристально наблюдая за процессами оледенения, выстраивая всё более сложные узоры шестигранников, развешанных гирляндами на фонарных столбах и брошенных расписным, узорчатым ковром на пожелтевшей траве. Каждый его шаг сопровождался лёгким потрескиванием миллиметрового льда, каждый вдох был наполнен арктическим холодом. С наступлением зимы он и его братья становились хозяевами города и всего мира.
На его белоснежных волосах и густых чёрных ресницах начали образовываться кристаллики тонкого инея, роскошными крохотными бриллиантами сверкавшие на нём. Было невозможно ответить на вопрос, например, такого плана: «Кто он? Откуда он пришёл? Что это вообще такое? Выглядит как человек, но разве человек может быть настолько холодным?»
Фрост посмотрел себе под ноги и тут же замер. Его внимание привлёк опавший золотой лист дуба, который неведомо по чьей воле был оставлен на асфальте до прихода сыновей зимы. Он поднял лист и покрутил его между пальцев. Какая симметрия! Какая неровная и сумбурная идеальность! Это не снежинки, в которых нет ничего лишнего или неправильного, нет. Это нечто живое, то самое, что не поддаётся законам идеальной пространственной геометрии, что не должно быть венцом творения архитектора, – это то единственное, которое допускает в себе спонтанность, какой-то милый и неописуемый изъян, вызывающий восхищение. Как пустота, по сути своей идеальная, но всё же издающая звуки. Фрост был поражён до глубины души, но процесс, производимый его телом, был необратим… Листок вмиг почернел, покрылся колким льдом, окончательно потерял всю сохранённую для смерти влагу и свернулся в некрасивую спираль.
По щеке Фроста покатилась слеза, тут же застывшая. Он смахнул с лица лёд и аккуратно, будто трупик ребёнка, положил дубовый лист на то, что раньше называлось газоном. Ему сделалось очень грустно. Так вот что имел в виду Главный, когда говорил, что люди их не жалуют. Они могут убить, даже не желая этого, просто неосторожно коснувшись живого: раз – и всё, тишина. И нет дыхания, и нет ничего прекрасного. Только мертвенная чернота и запах тлена.
Вот Фрост никогда не сможет истлеть. Он может только превратиться в воду, но это лишь второе состояние его жизни – он в любом случае будет жив, пусть и не посмеет осознавать этого. Вода – это жизнь, а капля воды – это капля жизни.
Капля жизни… капля воды в океане. Фрост станет тысячей – миллиардами! – частиц воды, сольётся с остальными, кто тоже когда-то имел неосторожность выйти под палящий свет солнца, и потеряет себя. Станет тем, что есть самое чистое, – ничем. Чистой мыслью, без преобразований, просто идеальной в своей симметрии, пустой и наполненной одновременно. Будет так… когда-нибудь. Когда Фросту надоест болтаться по земле, во что сейчас он даже не верил. Не верил, потому что сегодня его первый день здесь. В этом городе, который даже не имел названия. Просто город.