Я боялась всего с ним связанного, но любила его и люблю, ни разу не признаваясь в этом напрямую. Раньше моему бурному потоку чувств хватало лишь слепого служения в совместной работе с ним. На него. Для него. Я уже три года занималась позированием для картин, которым Микаэль был создателем и мужем, и всегда приходила к нему сама.
На этот раз я почувствовала, что до моего прихода в мастерской кто-то побывал. Судя по наброску на холсте – другая натурщица. Он впервые за время нашего союза решил писать другую женщину.
Выбрал кого-то ещё, соблазнил и начал писать. Значит, я перестала быть музой?
– Какая разница, кто был здесь час назад? По какому поводу ты разыгрываешь эту сцену? – Тяжёлый взгляд пронзил меня насквозь.
Я стою посреди огромной мансарды и дрожу в попытках удержаться под гнётом грубо изучающего взгляда мастера. Его смоляные брови вразлёт выражали недовольство, обнажённая влажная спина ссутулилась, говоря об усталости, но несмотря на раздражение, он не спешил грубить.
– Не делай вид, Микаэль, что не знаешь причины.
– Знаю, но хочу услышать от тебя эту большую человеческую тайну. – Микаэль отозвался раздражённо и сбросив на пол фартук, подошёл непозволительно близко, рукой захватывая под талию мою трепещущую пред ним вселенную. – Откройся наконец, невыносимое ты воплощение стыда и трусости. – Его жестокое лицо с крупными чертами исказила улыбка и раскат смеха, подобного грому.
– Даже не знала, что ты умеешь смеяться.
– Почему? Я ведь тоже человек, не чуждый эмоциям.
– Ты не человек, ты нечто особенное.
Вновь наступила его очередь смутиться, непонимаюче вскинуть брови, затемнить и без того чёрные глаза. Да, именно так! Моих простых человеческих эмоций ты не в силах контролировать, Микаэль!
Мы стояли друг перед другом, он в четыре ноги передвинул нас к широкой рабочей столешнице, очевидно пустующей из-за недавнего на ней растления другой девицы.
– Давай без глупостей, Жени, перестань ходить вокруг да около и скажи уже.
– Перед Создателем легче было бы объясниться, чем сейчас здесь! – Лишь проглотив злочастную паузу с закушенной губой, я выпалила. – Я люблю тебя дальше, чем видно звёзды! Стихийнее любых шквальных ветров. Люблю так, что иногда кажется, будто чувства убивают меня быстрее жизни.
– Тяжело живётся, говоришь?
– Ты только это услышал?
– Я задал вопрос.
– Всё моё нутро преисполнено одержимости и голодом. Я не могу насытиться тобой и постоянно от этого болею – Последнее я подчеркнула особенно колко, уж не хотелось отступать. Раз он просил честности, пусть ею насытится.
– Это не ответ. – Микаэль вёл диалог как игру на своих правилах, своём поле, с предрешённым итогом и купленными судьями. Теперь оказалось – ценник висел и на мне. – Долго будешь отпираться?
– От чего?
– Ты работаешь со мной из-за глупой любви?
– Глупой? – Вторила я. – Да, одно другому не мешает.
Выдержку он оставлял только для решений важных вопросов, а сейчас без стеснений разглядывал всё, что держал в руках – мою душу, машущую белым флагом в попытке сдаться. Я наконец сказала ему о чём-то большем, касающемся нашего сотрудничества.
– Очень даже помешает. Как будешь жить дальше, если я возьму тебя на столе в последний раз?
– А это уже не твои проблемы.
– Согласен. – Его ужасно сильные руки уложили меня на прохладную поверхность и задрали ноги к потолку, украшенному чудесной небесной росписью. Но никакие мотивы ампира и Ботичелли рядом не стояли с величием Микаэля: царственно грозного, всевластного, непримиримого. – Откажись от своей жалкой любви, иначе потеряешь и меня, и работу.
