С высокого увала слетел зимняк – большая пегая хищная птица. Охотник за кладками в предчувствии очередной поживы направился туда. В массивном, построенном из толстых сухих ивовых веток гнезде лежали четыре белых, с рыжими крапинами яйца. Вова и их запаковал в оставшуюся коробку из-под сухого молока, а, чтобы они не разбились, переложил их выстилкой из гнезда – сухой травой и пошел дальше, решив обработать очередной трофей на стационаре.
Облака уползли на юг, солнце близилось к зениту. Стало жарко. Вова, кроме сластолюбия, страдал и гелиоманией (которая, впрочем, легко объяснялась почти всегда пасмурной погодой в тундре). Поэтому он, едва почувствовав солнечные лучи, тут же разделся догола, оставшись лишь в красных шелковых трусах. Орнитолог оросился «Дэтой» (мошки стаей вились над ним) и зашагал дальше. Через час он был у неширокой реки. На перекате бурлила зеленоватая прозрачная вода. На песчаной косе противоположенного берега стоял вертолет, под легким ветром лениво шевеля прогибающимися вниз лопастями.
Вова отвернул голенища болотников и побрел через реку по перекату. Кроме вертолета на противоположенном берегу стояла «каракатица» – один из бесчисленных вариантов самодельных тундровых вездеходов, носящих название этого головоногого моллюска. Обязательным элементом машин являлись огромные резиновые камеры от колес грузовика или тракторов, которые и позволяли конструкции легко передвигаться по болотистой тундре. В простейшем случае на три таких колеса (одно спереди, два сзади) «сажали» мотоцикл, более сложные модели имели четыре колеса, довольно мощный мотор и даже небольшой кузов. А так как каждый мастер клепал свою «каракатицу» соответственно собственным вкусам, возможностям и интересам, то по тундре колесили самые разнообразные, как правило, топорно, но крепко сляпанные механизмы, мягко покачивая седоков на эластичных колесах.
Человек у каракатицы, к которой подходил Вова, оторвался от мотора и посмотрел на путешественника.
Контраст двух гуманоидов был поразительным: механик в промасляном ватнике, изорванных штанах, кирзовых сапогах и шапке-ушанке и выходящий из реки, и сверкающий алыми трусами Вова.
– Здорово, – произнес мужик, удивленным этим нудистким миражом среди бескрайней тундры. – Ты чего разделся?
– А ты чего так оделся, – в свою очередь спросил Вова. – Жарко ведь! (И действительно, было градусов 25).
Мужик подумал, поглядел на свою телогрейку, потрогал треух и ответил:
– Север все-таки, заполярье…., и комары едят. А тебя что, комары не жрут?
– Нет, – ответил Вова, вспоминая, что действие «Дэты» скоро кончится и придется мазаться заново, – у меня пот такой вонючий, что всех комаров распугивает.
– Везет же человеку, – с завистью поверил механик и повернулся к своей каракатице.
Дверь вертолета открылась, и из нее вылез летчик. Он уставился на красные Вовины трусы.
– Ты куда такой нарядный двигаешься? – поинтересовался авиатор. – А штаны – что, в болоте потерял?
– Направляюсь я в город, а штаны у меня в рюкзаке, – отвечал орнитолог. – Может, подбросите научного работника?
– Чего, чего? – насторожился летчик. – Может, ты еще и биолог? Мышей небось изучаешь?
– Нет, – возразил Вова, – я больше по птичьей части. А откуда вы мышатников знаете? – Орнитолог помнил, что его коллеги по стационару, специалисты по леммингам, две недели назад забрасывались в тундру на вертолете.
