Еще взмах руки – и появились новые кули, мешки, связки. Да, с этим уже можно отъехать.
– Только уж назад не ворочайтесь: вправду перебьем. – В голосе Грузилы прозвучала усталость.
– Не воротимся. Коли, конечно, зерно не гнилое да крупа не с трухой, – с достоинством отвечала Лыбедь. – А ты не запугивай вслед.
– Об том не тревожься. Припас хороший, из своих кладовых добавлял, – не обиделся староста.
А это уж не Лыбеди печаль!
…Ах, как же хорошо вновь оказаться в ледяном лесу! Одни сани до половины заполнены, другие пусты еще, но не суть важно теперь. Уж неизвестно, какие птицы на хвостах несут молву впереди дружины, да только раз одни дали, дадут и другие. Теперь легче пойдет.
– С почином! – весело молвил Волок. – С почином, братья-други, а прежде всего тебя с почином, княжна.
– По мне, так лучше десять раз на обров сходить, – угрюмо бросил Колород. – Противно сердцу, а куда денешься?!
– А, полно! – Казалось, беззубый волк на плече Волока смеется вместе с ним. – Будет время – подданные сами нам дань привозить станут, в Киев, на подводах!
Хороша после трудного дела удачная шутка! Дружинники хохотали, как малые ребята. Кто не расслышал, тому пересказывал ближний конный. Вскоре веселился весь отряд. Надо ж такое придумать, чтоб данники сами же дань доставляли!
– Вот ведь незадача… – Волок нахмурился и понизил голос. – Вроде и неплоха твоя лошадь, княжна, да и весу в тебе чуть. Однако ж она устала. Погляжу я на стоянке, что с ней, вон как дышит неладно. А ты б перебралась пока в сани: все ж кобыле легче.
Чувство горячей благодарности к Волоку обдало жаром сердце.
– Коли ты советуешь, ладно, – с ложной неохотой ответила Лыбедь.
Надо бы в пустые, да она забралась в груженые сани. С наслаждением вытянула ноги, дрожащие, словно прошитые стежками мелких судорог. Мешки, на которые легла она, как на подушки, были жесткими, но сладко пахли гречихой и жизнью. Небо было ясное, без единого облачка. Лыбедь не сводила глаз с сияющей его голубизны.
* * *
Будь ты хоть трижды на княжении, а коли родилась в женской доле, так надо уметь прясть и ткать. Тут уж не поспоришь. Вот и снует челнок от одного края деревянной рамы к другому, словно вправду меж берегами реки. Снует, тянет за собой блескучую льняную нить. Нырнул – вынырнул, нырнул – вынырнул, пошел обратно. Дело скучное, да не слишком. Проходишь мимо станка – прибавила полотна пальца на три, дальше побежала. Полотно растет между делом: назначенного времени для тканья в сутках нет. Но и забывать не след: тканина на станке пылится лишь у худой хозяйки.
Еще на палец прибавить – и можно бежать на псарню. Славно ощенилась лучшая сука – та, что с подпалинами. Один другого лучше щенки, а смешные!.. Пятнистого надо себе оставить.
– Княжна, слышь, княжна!
От ключницы Пракседы веяло морозом, но выходила она, видно по всему, недалеко. Холод источали рубаха, запона[9], волосы – стало быть, не надевала ни мехов, ни плата.
– Чего тебе? – Лыбедь закрепила нить. Чего б ни было, а, похоже, другое дело ей нашлось.
– В дружинную горницу тебя просят. Спустишься?
– Кто?
– Да Дулеб. Там вишь… Изверги пришли.
– Изверги? – Лыбедь свела на переносице белесые брови. – Ладно, спущусь сейчас.
Поправляя косу перед бронзовым, в две ладони, зеркальцем (редкая привозная вещь), Лыбедь задавалась вопросом: к чему ей надлежит быть готовой? Изверги, люди, что не хотят видеть над собой князей и рода, не платят дани, отказываясь от защиты, редко имеют дело до князей. В город они приходят только разве выменивать одно на другое – мясо, мед и мех на соль и хлеб. А не такие уж они между тем храбрецы. Селятся изверги в такой чащобе, что ни один степняк не проберется. Полей опять же не распахивают, чтоб не привлекать врага на открытое место. Что им грозит? Медведь-шатун? Случается, а все не вражье нашествие.
