– Можете злорадствовать, – кинул в нас вместо приветствия Виталик. – От Аркаши ушла жена.
– Как? – Вырвалось у нас с Валей.
За то время, что мы провели в редакции, у нас сложилось устойчивое представление о нерушимости семейных уз Аркадия Иваныча и Верочки. Они были из тех пар, что сумели ужиться друг с другом и уживались долгие годы, а единственным камнем преткновения между ними был мусор, который то и дела Аркаша забывал вынести. Неужели всё это из-за…
– Это из-за мусора, – вздохнул Аркадий Иваныч и кисло добавил: – Сказала, мол, что с неё хватит, и в Новом году она всё начнёт по-новому, а я пущай со своим мусором в обнимку слушаю по телевизору бой курантов и речь президента.
Не, дело не может быть только в мусоре. Мусор, верно, был последней каплей, переполнившей чашу терпения Верочки, которой Аркаша, должно быть, опостылел как однообразная работа или растущие нормы выработки. Вот и не выдержала душа рутины. А может и она ему страсть как надоела, не спроста же он по пьяни к Вале кадриться, пылесос старый. Вслух я свои размышления, разумеется, не высказала.
Мы с сочувствующим видом пристроились на стульях рядом с «группой поддержки».
– Она всегда была такой, – изливал душу Аркадий Иваныч, – такой домашней, надёжной, пекла пирожки, вязала носочки, солила на зиму огурцы, я никогда не думал, что она может оставить меня. Вот так. Из-за мусора.
Все сострадательно закивали.
И вдруг: «Ува-ха-ха!». Прямо рядом со мной, на столе появилась клякса, я резво ударила по ней кулаком, клякса растворилась, звук исчез. Но кляксу никто кроме меня не заметил и все с неодобрением смотрели на меня, а Аркадий Иваныч так с особенно обиженно-возмущённым выражением.
– Это у меня звонок на телефоне, – пояснила я, озвучив первое, что пришло в голову.
Виталик хмыкнул, Лиля укоризненно покачала головой, Аркадий Иваныч тяжело вздохнул.
В помещение, где проводились общие собрания мы вошли удручённо-подавленными и расселись на свободные места вокруг длинного стола, в изголовье которого восседал Георгий Митрофанович.
Кроме нашего отдела за столом также расположился отдел верстальщиков – две грузные женщины с хмурыми серьёзными лицами, похожие друг на друга как сёстры близнецы, технический отдел, представленный одним человеком – бородатым мужчиной в полосатом пуловере и отдел маркетинга и рекламы, в который входили две девушки – рыженькая и тёмненькая с мелкими кучеряшками.
– Спасибо, что пришли на это последнее в этом году коллегиальное собрание, – заговорил начальник, поднявшись со стула.
Георгия Митрофановича слегка штормило. Верно, начал отмечать. А после рюмочки он, как известно, превращался в унылого философа. Вот и сейчас, его расфокусированный взгляд был полон вселенской грусти.
– Как водится, подведём итоги уходящего года, – заговорил дядя Жора. —Рейтинги журнала падают, затраты растут, прибыль снижается. И вот скажите, что мы будем делать если издательство прикроют, а персонал турнут под пятую точку? А ведь во всём виноваты вы сами.
Повисла тишина.
– Вы, – Георгий Митрофанович направил указательный палец на работников нашего отдела, на всех по очереди, – неинтересно пишете. Вы, – он указал перстом на девушек из отдела по маркетингу и рекламе, – плохо продаёте. Вы, – он развернулся к верстальщицам, те окатили его угрюмо-грозным взглядом. – А вот вы – молодцы.
Дядя Жора вышел из-за стола и начал прохаживаться взад-вперёд. Резко остановился, покачал головой, тяжело вздохнул и продолжил изливать на работников свои тягости:
