– Нет, – сказала Марья. – Не совсем понимаю. Там тоже были манекены?
– Ну… – Пашка замялась, не зная, как объяснить дальнейшее. – Если коротко, я прихожу, а там… Ну, короче ты тоже манекен. И это было стрёмно.
Марья немного помолчала, а затем спросила:
– Хочешь, я научу тебя плести ловцы снов?
Пашка вопросительно нахмурила брови.
… – Теперь завязываешь здесь узел, вот так, – показывала Марья.
Первый ловец снов у Пашки получался (по её мнению) каким-то нескладным. Марья не подавала виду, вплетая в паутинку маленькие ракушки, разноцветные бусинки. Несмотря на то, что Пашка пыталась плести сама, иногда Марья придерживала нить, и их пальцы самыми кончиками прикасались друг к другу. Только из-за этого Пашка до сих пор не начала ворчать: пока такое происходит, пусть помогает сколько хочет. Пальцы у Марьи были мягкие и сухие, как подушечки на кошачьих лапках.
– А почему они так называются – «ловцы снов»?
– Индейцы верили, что они «ловят» в себя кошмары и плохие сны, оставляя тебе только хорошие.
– По-моему, ерунда. Иначе цены на них были бы просто дикие.
– Люди просто не знают или не верят, – пожала плечами Марья. – А от незнания и от неверия много плохого происходит. Может, так даже и лучше. Ну вот, видишь как красиво получается?
– Угу, – промычала Пашка для приличия, чтобы не расстроить подругу.
Первый Пашкин ловец снов до сих пор висел рядом со старой мореходной картой. К нему присоединились и другие, но он сильно выделялся: пластиковый зелёный обруч, тонкие нити, кое-как прицепленные ракушки и бусы. Её первый ловец был по-особенному неаккуратным, нескладным и несимметричным – в общем, одно сплошное «не». Именно это Пашка в нём и ценила. Что-то их с её первым «ловцом» точно объединяло… Не только недостатки, но ещё и Марья, в прямом смысле приложившая руку к его созданию.
Пашка любила думать, что на паутинке из нитей, помимо побрякушек, есть ещё и невидимые места, где соприкасались их пальцы.
Они ехали в электричке. Мимо на фоне пепельных облаков быстро поднимались и опускались провода, проплывали столбы, сменялись в бесконечной плёнке заросли, стройки, пустыри, посёлки и мосты.
Это был второй – и последний – раз, когда они с Марьей отправились просто так ездить по городским окраинам на электричке. Марья любила сидеть у окна и смотреть на плывущие за окном пейзажи, а Пашка, сидящая тут же, включала какую-нибудь музыку и тоже смотрела. Порой она замечала, что больше смотрит на свою подругу, нежели в окно, и принимала эту мысль как данность.
Пашка помнила, что в один момент в наушниках заиграла та самая «Weaknesses»: они ехали мимо какой-то станции. Марья опёрлась на подлокотник, положив подбородок на ладонь. Мизинцем второй руки, лежащей на сиденье, она что-то тихонько настукивала.
Заметив это, Пашка заметила также, что их руки лежат довольно близко. Совсем на миллиметр вбок, якобы случайно она подвинула свою руку, и, на мгновение поднявшийся мизинец Марьи опустился на её – и замер, не двигаясь.
Так они и ехали дальше, будто бы случайно сцепив мизинцы.
Глядя в окно поезда, Марья улыбалась.
Краем глаза она заметила, как открывается дверь. Кто-то очень сильно хотел попасть к ней в комнату и не пожалел усилий. Пашку кольнуло раздражение, а в наушниках – как назло – наступило затишье. Так что до неё донеслось чьё-то сюсюканье:
– Ну? Кто там? Тётя! Смотри, тётя! Тётя лысая совсем…
