Забыла напомнить про чай! Оробела почему-то, а вчера так душевно было, так смешно сестру-хлеборезку изображала, которую все обмануть норовят, так что приглядывать за ней приходится. Но это не помогает, от доброты и рассеянности она то перевесит хлеба, то иждивенцам как на рабочую карточку выдаст – неприятности потом на работе. Судом грозят, но на её жалкое лицо взглянут – прощают: ведь не ворует она, а сроду такая жалостливая.
Вчера всё было понятно и легко. Сегодня как-то тревожно. Карточки отдала… А вдруг обманет, выйдет и скажет, что в первый раз её видит, никаких карточек не брала, всё Любахе с голодухи померещилось. И ведь поверят ей, взрослой женщине, а не Любке в обтрёпанной кротовой шубке, с красными от мороза несоразмерно большими руками и неистребимым запахом мочи. Но хлеб-то, хлеб! Откуда, спрашивается, у тётки так много хлеба? Тут всё и раскроется, люди поймут! Хлеб, может, и вернуть придётся, но карточки ей уж точно отдадут. Не имеют права забрать!
Эх, зря она это и затеяла! Не отменят карточки, война ещё долго не закончится, хлеб нужен каждый день. А то одна рассказывала, что её соседка съела свой хлеб, потом за своих умерших ночью детей-двойняшек съела, и тут же её скрутило – заворот кишок, она и померла. Не, Любка так не поступит, потихоньку будет есть, на части всё разделит и обязательно с чаем. Про чай забыла напомнить! Наверняка тётка всё забудет, пропало теперь настоящее чаепитие!
Что-то долго она не выходит. Ведь если сестра – хлеборезка, должна мигом отпустить и не за прилавком, а в кладовке справа. Любаха видела, как в эту кладовку люди иногда заходят, а из очереди кто-то сунулся – чуть не с кулаками вытурили, грозили милицией.
Что ж такое? Куда она подевалась? Вот уж и народу мало осталось, надо зайти. Если она там сидит и с сестрой язык чешет, Любаха ей паёк не оставит, так не договаривались. Но где ж она? Нет тётки, как сквозь землю провалилась. Может, всё же в кладовке?
– Куда лезешь?! Эй ты, длинная, куда тебя несёт?! Где твои карточки?
Вроде не злая, и голос усталый, и худая, как все. Сказать, что ли, всё равно уже ясно, что тётка мошенница.
– У меня карточки… Женщина обещала… Жду почти час…
– Смотри, Рая, опять девку обманули, выманили карточки. Я давно говорю, запирать надо чёрный ход после разгрузки. Ну, что теперь делать будешь, балда глупая? Сколько карточек-то отдала? Небось до конца месяца? Две недели как жить теперь будешь? Есть родственники?
Чёрный ход, чёрный ход, вот куда она делась… Получила весь хлеб и удрала. А как же она получила весь хлеб вперёд? Значит, кто-то у неё здесь есть, сообщник есть. Может, и эта, с виду добрая. Все они добрые, когда выманить последнее хотят.
– Это вы, вы мой хлеб ей дали за месяц вперёд! Отдайте мой паёк, отдайте сейчас же, у меня сёстры ждут – Нинка, Настя! Как же они?! Как же мы?!..
– Ты что, Любаха, тут наделала? Котлеты с макаронами расшвыряла, а ещё блокадница! Ну что тебя как маленькую кормить, что ли? В войну за кусочком хлеба на другой конец города ходили, а теперь – еду на пол бросать?!
– Я не бросала, это они расшвыряли. Как я могу еду бросать, если я голодная? Го-лод-ная, и Настя голодная, а Нинка вот-вот помрёт. Дайте хоть что-нибудь, хоть маленький кусочек. А-а-а-а…
– Ну, ладно, не плачь, всё в порядке. Видишь, я везде убрала. Хорошо хоть у соседей собака есть. Сейчас тебе драников принесу. Будешь драники есть?
