– Не будь таким мрачным, милый, – шепнула ему Вербелина, когда слуга внес поднос с вином и фруктами.
5
Эгин приехал к Вербелине с одной-единственной целью. Оба знали, что это за цель. Он не любил ее, но любил думать, что она любит его. Он, конечно же, ошибался.
– Твоя красота заставляет меня трепетать, словно школяра. – Тяжеловесность своего комплимента Эгин решил уравновесить легкомысленной улыбкой.
Он поднял чашу с вином и, послав Вербелине воздушный поцелуй, пригубил первым.
Вербелина засмеялась и тоже прильнула к чаше.
Когда она смеялась, Эгину всегда становилось немного не по себе. В особенности когда она смеялась над тем, над чем сам Эгин смеяться бы не стал – над уродливо залатанным платьем перехожего попрошайки, например.
Смех ее был гортанным, низким, с легкой хрипотцой. В то время как ее голос был высок и чист, а интонации ее речи казались многим – как поначалу и Эгину – простодушными. Но вот когда она смеялась, от этого мнимого простодушия не оставалось и следа. Смех Вербелины был смехом умудренной жизнью, циничной и жестокой придворной дамы.
«А что, собственно, странного? Ей уже двадцать девять, она не родила ни одного ребенка, коротает дни в компании омерзительных псов, наверняка сходит с ума от скуки. Это – правда, сколь бы ни была она нежеланна».
Мало-помалу разговор стал угасать, вина в кувшине становилось все меньше и меньше.
Эгин рассказывал Вербелине какие-то байки из репертуара Иланафа, а Вербелина принужденно ахала. Чувствовалось, что она не верит ни единому слову Эгина, хотя вроде бы смеется от души.
«Это в обычае у умных женщин», – сокрушенно вздохнул Эгин, украдкой заглядывая в не слишком целомудренный вырез ночного платья госпожи Вербелины исс Аран.
– Хочешь, я станцую? – спросила Вербелина.
– Ты же знаешь, я всегда хочу, – двусмысленно ответил Эгин.
6
Эгин считал себя человеком равнодушным к искусствам и зрелищам. Но когда Вербелина исс Аран танцевала…
Она была гибка словно змея. Подвижна словно ласка. Благородна словно лебедь. Эгин подозревал, что Вербелина, вопреки стараниям казаться аристократкой, вопреки теперешнему имени через «исс», происходит из безродной и малосостоятельной семьи. Но когда она танцевала, он был готов поверить в обратное.
Музыки, разумеется, не было; Вербелина танцевала в тишине. Но иногда Эгину начинало казаться, что он начинает слышать витийствования невидимых флейт и глухой ритм незримых барабанов, а иногда и треньканье малой лютни. Конечно, всего лишь плод фантазии, даже не магии. Но иногда этот плод казался настолько спелым, что искушение протянуть руку и сорвать его перевешивало доводы рассудка.
Вербелина медленно кружилась на месте. Плавные движения ее рук напоминали Эгину о тех ласках, какими могла бы осыпать его эта черноволосая женщина. Могла бы, если бы не одно «но». Если бы не Уложения Жезла и Браслета, тяжким молотом занесенные над ласками всех благородных и неблагородных любовников Варана. Но танцевать, к счастью, Уложения не запрещали. И фантазировать тоже.
Теперь Вербелина обнажила свои стройные ноги и, словно кошка-охотница, подошла к блаженствующему Эгину. На ее лице играла соблазнительная улыбка. Еще пара движений – и кружевной капот вместе с ночным платьем осели на пол складчатой кучей шелков.
Эгин закрыл глаза. Танец еще не кончился, конечно.
Но там, по ту сторону век, он не увидел обнаженной танцующей Вербелины, на тонких запястьях и щиколотках который нежно позвякивали золотые браслеты. Там было нечто совсем другое.
