— Пойдем, пробежимся, — произнес он.
— Я не... — оглянулся на окна, слыша, как крикнула Оля, она растерялась и разозлилась одновременно. — Мне лучше побыть с ней.
Но Сокольский не терпел неповиновения, он уже направлялся в сторону леса, по одной срывая пуговицы на шелковой рубахе. Черт, что он творит, а если Оля будет возле окна и заметит нас? Побежал следом, провоцируя его вырваться вперед.
— Ты совсем рехнулся? — понял, что Мир специально прощеголял через двор дома. — Черт тебя дери, — выругался и сам уже начал снимать одежду, кидая ее на аккуратно подстриженный куст живой изгороди.
Треснули кости, и волной прошло знакомое облегчение. Зубы увеличились и на мгновение перестали помещаться в черепной коробке, но потом разошлась и она. Руки выгнулись под неестественным для человека углом, уткнулись в мягкую землю, пахнущую влагой, грибами и поздней ягодой. Звуки стали резче: где-то вдалеке ухнула сова, совсем рядом прожужжал комар, писки, шорохи окружали со всех сторон. В нос ударил запах недавно пробегавшего здесь зайца. Я стал животным. Превратился в монстра, которыми пугают малых детей в сказках на ночь. Я злой и страшный серый волк. Оборотень. Это тот самый секрет, о котором Оля не знала. Правда, которую она не должна была узнать.
Мы выпрыгнули на опушку. Бежать вот так бок о бок было невыносимо приятно. Единение с чем-то внутри заставляло волчью душу петь, и я поднял голову и завыл. Мир вторил, стоя рядом. Поднялся молодой месяц, ярко освещая вокруг. Мы упали на еле начавшуюся желтеть траву. Впереди еще много теплых дней перед тем, как природа испустит дух и замрет в зимней тюрьме.
— Как ты планировал представить ее семье? — откровенно спросил Мирослав немного позже, когда мы обернулись и в чем мать родила уселись на старое поваленное дерево. Стыд перед своими оборотням неведом. — Соврал бы им, что она выбранная луной?
Я не ответил. Оборотням нельзя приводить в семью ту, что не выбрала луна. Спать, встречаться, даже детей рожать можно с любой самкой из рода оборотней, но с людьми иначе: только избранная может стать парой на всю жизнь. Это угнетало.
— Что заставило тебя привести ее сюда? Что ты испытываешь к ней? — Мир пытался найти оправдания моему поступку. Был ли я уверен, что Оля единственная, мог ли я прожить без нее?
— Я хочу заботиться о ней, — решил признаться. — Я проверял, уезжал на несколько дней, пропадал.
— И? — с надеждой в голосе произнес Сокольский.
Покачал головой.
— Я скучал по ней, но того, что описывают в книгах, что оборотни перестают есть и пить — такого не было. Зато есть дикое, невероятное желание заботиться о ней, оберегать.
Мирослав поднялся. Вернулся мой Альфа — я кожей почувствовал его ярость и необъяснимую злость на меня:
— Ты поступил с ней нечестно, делай, что хочешь, но тебе необходимо оставить ее!
— Нет! — рыкнул. — Я сделаю по-своему! Я имею на это право!
— А что тогда насчет нареченной? Ты помнишь, что у тебя в стае уже есть невеста?
— Сокольский, ты не хуже меня знаешь, что меня невозможно заставить жениться, если я того не захочу!
— А меня можно?
— Ты у нас Альфа, и это тебе необходимо думать, кого выбираешь в жены, — не без удовольствия наступил на его болевую точку. Как Альфа он не мог ждать свою Луну, должен был жениться и продолжать род.
— И все же, несмотря ни на что, я твой Альфа. У тебя всего два варианта: либо ты оставляешь ее, либо покидаешь стаю.
