– Не хочу.
– Ну и в кого ты такая упрямая?
– В папу.
– В папу, значит. Интересно! А красивая - наверно в маму?
– Наверно. Мама умерла несколько лет назад. - Отворачиваюсь и чувствую, как слёзы набегают на глаза.
– Иди ко мне, малыш! - Притягивает к себе и обнимает. Словно большая гора мышц вдруг накрывает меня своим теплом. Я утыкаюсь холодным носом в футболку и чувствую, как слёзы расползаются по ткани. - Сколько тебе было?
– Восемь лет. Или девять.
– Совсем ещё ребёнок. Понимаю. Это очень тяжело. Потерять мать в таком возрасте большая утрата. Расскажи мне. Всё.
– Я её почти не помню. Иногда просыпаюсь оттого, что видела её во сне. Хватаю бумагу, карандаш и пока что-то помню, зарисовываю лицо.
– У тебя что, нет фотографий матери?
– Нет. Ни одной. Лизавета всё выбросила, как только появилась у нас.
Отстраняюсь и вижу, что мы сидим на качелях. Осматриваюсь и не понимаю, как вдруг здесь оказались. Давид обнимает меня, а моя голова лежит у него на груди. Тепло и очень уютно.
– Кто такая Лизавета?
– Моя мачеха. Не хотела, чтобы в доме были фотографии чужой женщины.
– А отец что? - Слышу разгневанные нотки Давида. - Почему не настоял на том, чтобы оставить хоть одно фото матери?
– Боялся, что Лизка бросит его. Делал и до сих пор делает всё, как говорит мачеха.
Громкий вздох Давида потревожил мои волосы, и горячий воздух коснулся виска. А затем его ладонь мягко опустилась на голову и погладила меня. Я поднялась и вытерла глаза.
– Ты хорошо рисуешь?
– Вроде неплохо! - Всегда улыбаюсь, когда рассказываю о любимом деле. - Так говорят мои учителя.
– Ты художник?
Киваю.
– Учусь на художника-модельера. В Университете, в городе. Сессию сдала на одни пятёрки.
– Умница моя.
Опускаю глаза и чувствую, что краснею. Почему он так добр со мной?
Слышу, как хлопает дверь и смотрю в сторону дома. Ольга идёт к нам.
Отстраняюсь от Давида, но он, наоборот, прижимает меня к себе и целует в висок.
– О, голубки! Вы не замёрзли?
– Нет. У нас всё хорошо! - Отвечает за нас обоих Давид. Я киваю и улыбаюсь подруге.
– Мы там играть начинаем, нам не хватает одной пары. Может, пойдём поиграем в дом. Заодно и погреетесь.
Я смотрю на Шерханова и щёлкаю его по носу. Не всё же моему носу страдать.
– Мы идём! - Отвечаю я за двоих.
– Что? - Возмущается Давид. – Нет, мы против. Я уже давно не играю ни в какие игры.
– Значит, пора начинать. - Хватаю его за руку, и мы идём в дом. Мужчина упирается и хмурится, но следует за мной.
В доме уже все готовы к игре. Сидят парочками около камина и слушают правила. Мы скидываем курточки, точнее, я снимаю обе и кладу на диван в общую кучу. Иду следом за Давидом и вижу как он садится на свободное место на диване. Подхожу к нему, и Шерханов сажает меня на колени. Прижимает к себе, а я улыбаюсь, как дурочка. Осматриваю людей в гостиной и замечаю Павла. Он злобно смотрит на меня и отворачивается.
Да что с ним не так?
– Во что играем? - Спрашиваю я подходящую к нам Лёлю. - Я смотрю ты подготовилась!
– Игра называется правда или действие. - Говорит Ольга и садится в центр круга на пушистый ковёр. У неё на голове черно-красные рожки дьявола, на губах чёрная помада, а в носу кольцо. - Я - ведущая, поэтому буду раздавать карты игрокам и следить за честной игрой. Не мухлюйте, не стоит этого делать! На такие случаи у меня есть плётка. - Она взяла в руки кожаную плеть с мохнатым хвостиком и показала всем присутствующим.
