Любимый мотив Мендельсона - страница 14
– Ну и хрен с тобой, – решила применить я удар ниже пояса. – Я куплю себе открытую форму-комбинезон и буду надевать его на голое тело.
– Ах, ты так?! – обиделся Петька. – Это бесчеловечно.
– Такова жизнь! – ответила я.
Через два дня Петечка с некоторым набором подручных средств (среди которых, по его заверению, был и шпатель) заявился к нам.
– Петечка, как хорошо, что ты приехал! Наташенька ремонт затеяла. Ты уж не дай ей покрасить комнату в черный цвет, – умоляюще посмотрела на Петьку мама, встречая его в прихожей.
– Не очень-то и хотелось, – фыркнула я.
Самым обидным в этом было то, что я действительно хотела декорировать стену пятном баклажанного цвета, которое символизировало бы темную сторону мужской души. И вот так быстро и так жестоко наступили на горло моей песне.
– Сначала будем проводить подготовительные работы, – успокоил маму Петька.
– Какие такие работы? – спросила я. Мне пора было начинать разрушать и крушить свой старый мир, разводить сантименты я не собиралась.
– Обычный. Сначала вынесем мебель, потом накроем пол, чтобы не испортить паркет, – пояснил Петька.
Я загрустила. Действовать по инструкции, тщательно исполняя рекомендации книги «Ремонт своими руками», – что может быть скучнее.
– И даже не думай! Не позволю! – зачем-то запаниковала мама.
Я пожала плечами, заверила ее в моей адекватности, и мы приступили.
Мама была права. Проблемы начались еще на подготовительном периоде. Несчастный диван, например, не желал вылезать через дверь в неразобранном состоянии. Усилием воли и с применением грубой силы я продавила-таки полдивана в дверной проем, потому что разбирать его целиком мне было лень. Вторая половина оказалась толще, чем первая.
– Почему ты не предупредил меня? – шипела я на Петьку, пытаясь втиснуть диван, как ребеночка в родовые пути.
Петька беспомощно метался вокруг и причитал:
– Это же твой диван! Я-то тут при чем? Как бы мне выйти?
– Выйдешь только вместе с диваном! – злорадно отрезала я, поскольку была с внешней стороны дивана (и, соответственно, имела свободный доступ в туалет), а он сидел в разоренной комнате и мучился.
В результате почти двухчасовых мучений мы потеряли и диван (подрали всю обивку), и дверной косяк, и Петьку (который сказал, что все ЭТО совсем не напоминает ему любовь и секс), и я осталась одна в комнате мебели, штор, но с обоями, частично оборванными около бра.
– Твою бы энергию, да в мирных целях! – ахнул брат, когда увидел разруху, унесшую столько дорогих нашей семье вещей. – Что будешь делать?
– Все! – ответила я. Время страдать прошло. Пора было менять старую жизнь на новую. Да и просто пора было что-то менять. Примерно через три недели я, заляпанная шпаклевкой, вымазанная белой водоэмульсионной краской и с исколотыми занозами от столярных работ пальцами, лицезрела новый дизайн своей комнаты. От Андрея не осталось и следа. Причем, что немало удивило меня, не осталось даже в голове. Ярко-оранжевые стены вдыхали в меня бодрость, а над головой, под потолком тепло грело желтенькое солнышко. Я нарисовала его в углу над кроватью. Получилось м-м-м интересно, как минимум. Солнце смотрелось как живое. Стены, правда, не представляли собой идеально ровную поверхность, поскольку освоить искусство разляпывания шпателем шпаклевки я так и не сумела.
– И что это за Альпы? – с удивлением осмотрел мою многотрудную работу мерзавец Ларик, с которым мне приходилось во время ремонта ночевать на его территории.