Любимый размер. Сборник рассказов - страница 5

Мужской туалет в Макдоналдсе. Открываю дверь. Справа от двери кабинка с унитазом. Она в углу, и имеет только две стенки. Дверь закрывается на поворотную задвижку, изнутри. Стенки не до потолка, на высоту двух метров. Унитаз без бачка, слив вмонтирован в стену и закрыт кафелем. Две клавиши, врезанные в кафель на стене: одна, поменьше, для смыва мочи, другая побольше. Пол чистый, вони нет, кафель сияет.

Здесь и ебли Веру.

Ещё два писсуара, у стены, за кабинкой, разделённые небольшой пластиковой стеночкой. Три раковины с кранами, автоматически подающими и выключающими воду. Бесконтактная сушилка. Кабинка просторная, но больше трёх пацанов не входило. Шкет оказался сообразительным и выдумщиком. Чтобы посетители не мешали ебле Веры, с пацанами, он договорился с Габриэловной. Габриэловна, в халате, с ведром и шваброй, стояла у двери туалета. Внутри. Ведро с водой, и вставленной в него шваброй, стояло у самой двери. И когда мужики открывали дверь в туалет, натыкались на ведро со шваброй, и Габриэловну, в халате. Мужики испуганно шарахались, и переминались с ноги на ногу, демонстрируя, что щас обоссутся.

– Вон, женский свободен! – отсылала их Габриэловна.

Но мужики боялись идти в женский. И помявшись, с полминуты, и понаблюдав, как тщательно, Габриэловна, натягивает перчатки, уходили в супермаркет, через дорогу.

Шкет решил взять в долю Габриэловну, потому что от этой, вездесущей старушки, невозможно было ничего утаить. Сосед тоже был в доле. В смысле, он тоже был в этом туалете. Замаскированный под сантехника, с разводным ключом, стоял на коленях, в задумчивости, под одной из раковин. Оно и понятно. Никаких труб, под раковинами, не было. Тут бы не только сосед, псевдо-сантехник, но и настоящий сантехник впал в ступор.

Когда мужики резко открывали дверь, натыкаясь на ведро, швабру, и Габриэловну в халате, сосед поворачивал голову и показывал разводной ключ. Что означал сей жест, на языке псевдо-сантехника, не знал даже он сам. Но на мужиков, рвущихся в туалет, чтобы обоссаться, разводной ключ действовал, как граната в руке партизана, с выдернутой чекой.

У соседа была ещё одна обязанность. Он собирал, с пацанов, плату за еблю.

Происходило всё так. Габриэловна перекрывала ведром, со шваброй, вход в туалет. Потом заходил псевдо-сантехник, с разводным ключом, и становился, на коленях, под одной из раковин. Когда пара мужиков, отчаявшись прорваться в туалет, сикотила в супермаркет через дорогу, заходил шкет с сотовым, и забравшись на ближний, к кабинке, писсуар выставлял сотовый над унитазом, чтобы снимать. После этого, из женского туалета выходила Вера, одёргивая юбчонку. И сразу же заходила в мужской туалет, перешагнув через ведро со шваброй. И заходила в кабинку, в которой три пацана, со спущенными штанами, и торчащими писюльками, уже ожидали её, готовые к совокуплению. Остальные пацаны ждали на улице, когда выйдет первая тройка Вериных ёбарей.

Вера запирала дверь. Она жутко не любила, когда за ней подглядывают. Стягивала юбчонку, и наклонившись над унитазом, и упираясь руками в стену, выставляла жопу. Трусов, на Вериной жопе, не было. Пацаны, уже бросившие жребий, пристраивались, по очереди, к Вериной жопе, или пизде, кто-куда хотел, и имитировали еблю своими писюльками. Нет, свои писюльки, они запихивали в Верину жопу, или пизду, кто-куда хотел, по-настоящему. Но если длина писюльки пять-семь сантиметров, то само-собой разумеется, это был якобы секс, ибо даже палец, погружался, на большую глубину, в одну из Вериных дырочек. И некоторые, из пацанов, опустившись на колени, перед бесподобной Вериной жопой, пихали пальчики в одну из Вериных дырочек. Веру это смешило. Пацаны пихали свои писюльки, или пальчики, или языки, были и такие нахалы, только в одну дырочку: пизду или жопу! Хотя, запросто, могли бы запихать и в обе. По очереди. Вера бы не противилась. Вера была сосредоточена на ощущениях. Очередной пацан, сопя и пуская слюну, тыкался (проваливался) пятисантиметровой писюлькой в её пизду, ещё не ужавшуюся после того, как её разъебал, своим двадцатисантиметровым, по длине, и восьмисантиметровым, по толщине раздувшегося кнора, собачачим хуем, Шарик.