Удастся ли узнать, зачем эта троица приехала? Наверное, нет, а раз так – не надо и спрашивать. Но не следует забывать, что еще раньше тут утром побывали два важных на вид обитателя городка, вроде как обеспокоенные, с ними Зои разговаривала стоя у входа, и недолго. Что-то происходит. Пропал человек, это понятно – а что еще?
И я иду к Чиру, испытывая стыд, что давно не посещал его. Из городка к нам каждый день приходят конюхи, но со своим конем надо общаться каждый день. Коня надо касаться рукой, иначе нельзя.
Круг по холмам среди вилл и деревьев неспешной рысью, несколько вкусных веточек, потом прогулка шагом, никто никуда не спешит. Есть о чем подумать.
– А знаешь ли, друг мой Чир, – говорю я, заводя его обратно в конюшню, – хотя ничего еще, в сущности, не произошло, но что-то мне говорит: оно произойдет. И скоро. А поэтому давай, пока есть время, начнем разбираться с самого начала. Как и почему мы с тобой оказались именно здесь, а не где-то еще. Как они здесь оказались. И кто они такие, эти самые «зеленые».
– Он не скажет, сер Нанидат, – отвечает мне девичий голос из дальнего темного угла, там, где помещаются мулы. – Он и про «синих» тоже ничего не знает. Если только он не дружил с кобылами из их конюшен. Говорят, конюшни отличные у тех и других.
Тут я чуть не выругался: нельзя поговорить с конем на родном языке. Именно в этот момент под боком оказывается единственный на сотни фарсангов кругом человек, который этот язык знает.
– Анна, – сказал я. – В следующий раз я позволю тебе прокатиться на этом черном безобразнике по здешним холмам. И еще посмотрим, как вы понравитесь друг другу. А раз уж ты слышала, что я кое-чем обеспокоен, то придется втянуть и тебя в наш с Чиром разговор.
– А тут все обеспокоены, хотя не знают, чем, – заметила она, поворачиваясь к выходу.
Чир стукнул пару раз копытом, выклянчивая угощение.
Морковка у меня, конечно, была. У Анны, понятное дело, тоже. Она ее сама постоянно грызла.
– В таких случаях, – тоном господина наставника начал я, – надо уметь задавать простые вопросы. Итак, «зеленые». Что мы о них знаем?
Это, конечно, был совсем простой вопрос.
Сердце Великого Города – вовсе не императорский дворец. Это ипподром. Громадное, необъяснимо громадное сооружение, чаша из каменных скамеек, колонны, статуи, обелиски, ряды окон – целый город в городе.
Это сердце начинало бешено биться, когда из четырех мраморных ворот плавно выезжали четыре колесницы. И мощная каменная чаша вздыхала – или ревела? – так, что слышно было даже у стен Феодосия.
Не знаю, как жители этой империи относились к прежним, ушедшим богам. Если вполовину с таким же восторгом, как к четырем колесничим, то боги, наверное, были когда-то счастливы.
Их четверо, в летящих плащах зеленого, синего, красного и белого цветов. И за каждым стоят сотни людей. Ипподром – такое же сложное предприятие, как моя торговля шелком: тысячи и тысячи золотых монет, кони и конюшни, люди, звери, музыкальные инструменты, сама музыка, хор приветственных криков. И всем этим руководят люди, почти такие же важные для Города, как и сами колесничие.
Когда-то жители всего Города делились – с большим или меньшим энтузиазмом – на зеленых, синих, красных и белых. Сегодня почему-то остались лишь первые две… они называются здесь «демы». Два демарха, мужчины эффектной внешности с тщательно завитыми бородами, очень даже заметные на каждой дворцовой церемонии. Движению их мизинца подчиняются отлично обученные толпы людей, вопящих хором приветствия – причем непременно пятнадцатисложные, что бы это ни значило. Они славят колесничих – но славят и императора, хором на четыре голоса, из-за занавесок на балконах.
