– Остался вопрос, который задал тогда… в первый вечер… Никетас этот, с его толстой мордой, – неожиданно подтвердила мои опасения Анна. – А что мы вдвоем тут делаем, с этой компанией зеленых? То есть, что делаю я, понятно, а вот… Что делает очень, очень богатый и очень необычный человек…
И она посмотрела на меня, прищурившись.
И почему, интересно, человеку, перешагнувшему рубеж сорока лет, следует стесняться ребенка лет – да, кажется, семнадцати?
Вполне можно рассказать ей, что я здесь делаю. Дать заготовленный ответ номер два. Или номер три.
Зои, конечно.
Это была Зои. Ее золотистые глаза, которые смотрели на меня с веселым любопытством из-под полупрозрачной вуали. Это была жара середины лета в раскаленном каменном городе, у стены какого-то храма… да, у базилики Полуэктоса, сплошь увитой виноградом, среди кипарисов, уносившихся к закатному небу черно-синими языками пламени. Это были ее слова: «Жаль, господин Маниах, – я с мальчиками должна уехать завтра на край света, я просто должна. Через ворота Харисиоса – и две недели пути. Мне будет не хватать там человека, который может столько всего рассказать о шелке. Как бы я хотела, чтобы они обо всем этом знали. И ведь вас не соблазнить никакими деньгами за это наставничество – ну и чем же мне тогда соблазнить вас, как вы считаете?»
И замолчала, глядя чуть вопросительно.
– Вы когда-нибудь видели человека, который собирается в путь за ночь… да что там, еще быстрее, и несется на край света? – спросил я, снова заглядывая в ее глаза.
– Нет, – очень тихо сказала она, неотрывно глядя на меня. Эти глаза смеялись.
Утром я с Анной нагнал всю веселую команду у ворот Харисиоса. Я просто хотел увидеть лицо Зои в тот момент – и увидел.
В нашем торговом доме всегда есть собранные седельные сумки, где лежит все необходимое, чтобы хозяин этого дома – то есть я – чувствовал себя неплохо хоть год, тронувшись в путь не то что за ночь, а за мгновение.
Собственно, самое сложное было уговорить тронуться в путь мгновенно Анну, которая работала моей неотлучной тенью уже давно. Но эта сирота, живущая при монастырской больнице, проявила удивительную прыть для обитателя Города, чьи жители, повторяю, и за стены-то не любят выбираться. «Я увижу все эти дороги?» – спросила она, широко раскрыв глаза. И собралась сразу. Собирать там было немного.
В ответ на мое искреннее признание из одного слова – «Зои» – Анна задумчиво спросила:
– Так, это агапэ или эрос? И вы… ты ведь не женат, верно?
Ну, это было уже слишком – выяснять разницу между двумя словами, из которых я не знал ни одного. Я отомстил:
– Кстати, мой дорогой друг Анна, ты опять спотыкаешься на этом мягком и долгом «г», и это создает проблемы. «Рату» – дорога – на самом деле звучит почти как «раг», «рагу», с тем самым мягким «г». А как произносится «верблюд»?
– Агштар, – слишком быстро сказала она.
– Вот именно. Ах-х-х… штар. Беззвучное, как летний ветер. А теперь трудное – согдийский язык вообще непрост – очень трудное слово. Антгуч.
– Я знаю, – сказала Анна. – Вот это я повторяла часто. «Ант… уч». Счастье. Это, наоборот, легко запомнить. И кстати… вот это – на счастье.
Она выудила непонятно откуда – держала в кулаке? – увесистую стекляшку на тонком ремешке.
– Надень, прошу тебя. Чтобы был вот этот самый антгуч, и как можно больше.
Я отклонил голову от ее рук и взял странный предмет в ладонь.
