На протяжении всего пути он не сводил с меня глаз.
Какое счастье, что я обнаружила его между новостями в мире газонокосилок!
ХХХ
Удобно устроившись на диване, мы с Нельсоном ужинали вместе. И смотрели телевизор.
Рыжий, толстый пройдоха Нельсон, прикончив свои хрустящие подушечки, теперь сыто облизывался и мостился у меня в ногах. Рокот его мурлыканья заглушал выкрики рэпперов, которые размахивали длинными руками с телеэкрана, а толстые, крепкие лапки кота разминали диван вымеренными движениями профессионального массажиста.
– Нельсон! Ты наелся, котяра?
Кот глянул на меня, прищурив изумрудные, прозрачные глаза. Он вроде даже кивнул. Но тут же демонстративно отвернулся, свернулся в клубок и пару раз хлопнул хвостом, в знак полного нежелания общаться.
– Ну и ладно! Подумаешь, адмирал.
Мои руки устали держать пустую тарелку, но идти на кухню было откровенно лень. Я была вполне довольна собой: мой ужин полностью соответствовал растиражированным канонам здорового питания: куриное крыло, салат. Ни мало, ни много. Ничего лишнего. Я поставила тарелку на журнальный столик и уставилась в экран.
– Прекрасно! И что же произошло потом?
Прошло пятнадцать минут, перед тем, как я почувствовала привычный дискомфорт: я все еще была голодна. Очень голодна. Мне хотелось есть, пожалуй, даже сильнее, чем до ужина.
Ну что тут такого, говорила я сама себе. Съем еще кусочек и сразу, не теряя времени, все очень быстро решу. Если – сразу, не теряя времени, тогда легко и без проблем! Ну, почему бы нет? Я все равно уже много съела. На ночь. Какая теперь разница? Хочется же! А ведь есть еще пицца! Да, я совсем о ней забыла! И мороженое…
В животе моем что-то булькнуло, и цыплячье крыло в моем желудке вдруг так отяжелело, что мне даже сделалось трудно слезть с дивана. При этом голод становился невыносимым.
Без туалета мне уже не обойтись, в любом случае, – убеждала я себя. Но, одновременно, внутри себя я ощущала слабое сопротивление.
И заговорил голос.
Во мне в такие моменты всегда говорил голос.
«А как насчет гастрита, язвы, раковой опухоли, дорогая? А что ты чувствуешь, когда темнеет в глазах? Да и вообще! Не стоит этого делать! Хватит мучить себя!»
Я не страдаю шизофренией и раздвоением личности. Голос, который говорит со мной – мой собственный. Должно быть, это голос разума.
– Скорее, страха…
Пожалуй. Но было поздно сопротивляться. Я уже знала, что в моих разумных уговорах не было проку. Я чувствовала, как пища отягощала мой желудок, и это мешало мне. Очень сильно, невероятно сильно мешало. Я просто не смогла бы заснуть, если бы оставила все как есть.
Очиститься придется, – думала я. – но ведь я съела так мало! Какой смысл насиловать себя из-за одного куриного крыла? Надо же как-то оправдать свои муки. Так что же, теперь у меня возник повод набить себе брюхо? Да, этот повод возникает всегда, и всегда один и тот же: муки неизбежны, но должны быть оправданы. Ну, я не буду слишком переедать. Я чуть-чуть. Злоупотреблять не буду, только голод утолю. А то, правда, мучиться потом… Уже так поздно.
Я слезла с дивана. На столике, естественно обложкой вверх, лежал тот самый журнал. Я мгновение любовалась глазами Кеану, а потом быстро перевернула его лицом вниз. Я не любила, когда за мной наблюдали в такие моменты.
– На самом деле, тебе было просто стыдно.
Стыдно. Наверное, мне было стыдно. Стыдно перед лицом Кеану на обложке журнала, на моем столике. Как деревянному Пиноккио перед говорящим Сверчком. Глупо как-то сравнивать Кеану со Сверчком. Да и лгу я обычно только себе.
