Не поймите меня превратно. Моя мать была доброй женщиной, искренней и отзывчивой. Она заботилась о людях и безумно меня любила. И я любил ее. И до сих пор люблю. Я скучаю по ней до такой степени, что постоянно вижу ее во сне. Она не была плохой, просто утратила смысл жизни, и эта пустота породила неутолимую неудовлетворенность.
В детстве я, понятное дело, думал, что отсутствие в нашем доме счастья – это результат отсутствия у нас денег. Если я смогу заработать денег, много денег, то стану счастливым. Я не закончу, как моя мать. Я куплю все, что наполнит мою жизнь нескончаемой радостью. Так что, когда мне стукнуло восемнадцать, я бросил колледж, отдав предпочтение низкоквалифицированной работе в крупной компании, и последующие десять лет поднимался по корпоративной лестнице. Встречи ни свет ни заря, звонки поздно ночью, восьмидесятичасовые рабочие недели – все что угодно, чтобы «преуспеть».
МАТЕРИАЛЬНОЕ ИМУЩЕСТВО – ЭТО ФИЗИЧЕСКОЕ ОТРАЖЕНИЕ НАШЕЙ ВНУТРЕННЕЙ ЖИЗНИ.
К двадцати восьми годам я достиг всего, о чем в детстве мог только мечтать: шестизначная зарплата, роскошная машина, шкафы, полные дизайнерской одежды, огромный дом, в котором туалетов было больше, чем людей. Я был самым молодым директором за 140-летнюю историю компании, отвечающим за сто пятьдесят розничных магазинов в Огайо, Кентукки и Индиане. У меня была куча вещей, которые могли бы заполнить все уголки моей жизни, подчиненной лишь потреблению. Со стороны могло показаться, будто я воплотил американскую мечту.
Осенью 2009 года, в один и тот же месяц, произошли два события, которые вынудили меня поставить под сомнение мои жизненные ценности, – умерла моя мать и распался мой брак.
Проанализировав все происходящее, я пришел к выводу, что был слишком зациклен на так называемом успехе и достижениях, и в особенности на многочисленных приобретениях. Может, я и воплотил американскую мечту, но то была не моя мечта. Я, конечно, не назвал бы свою жизнь кошмаром. Она попросту была ничем не примечательной. Как бы ни было странно, мне понадобилось заполучить все, что, как мне казалось, я хотел, чтобы осознать: возможно, я хотел совсем не этого.
Удушающий вещизм
Когда мне было двадцать семь, мама перебралась из Огайо во Флориду, чтобы выйти на пенсию по программе социального обеспечения. Через несколько месяцев у нее диагностировали рак легких 4-й стадии. В тот год я провел с ней много времени во Флориде, пока она проходила курсы химио- и лучевой терапии, наблюдая, как она постепенно угасает, как рак распространяется по ее телу, как она теряет память. Позднее в том же году ее не стало.
После ее смерти мне предстояло нанести в ее дом последний визит – на этот раз, чтобы разобраться с имуществом. Я вылетел из Дейтона в Сент-Питерсберг, и по прилете меня ожидала такая гора вещей, что их хватило бы на три дома, но они умудрились уместиться в крошечной маминой квартирке с одной спальней.
Мама не была барахольщицей. Вообще, с ее умением видеть красоту она могла бы стать максималистским дизайнером по интерьерам. Но за шестьдесят пять лет она накопила нереальное количество вещей. Диагноз «патологическое накопительство» ставят менее чем пяти процентам американцев[28], однако это вовсе не означает, что остальные девяносто пять процентов не скупают в избытке. Еще как скупают. И цепляются за собираемые в течение жизни воспоминания. Я точно знал, что так делала моя мама, и понятия не имел, как теперь с ними обойтись.
