И не буду ли я себя при этом каждый день чувствовать дураком.
– Хорошо. Решай. Три дня тебе хватит?
– Я позвоню тебе. Или напишу твоей экс–подруге.
Она отпила воды, бросила заказанный салат не тронутым, встала, повернулась спиной и пошла.
Я еще какое–то время сидел опустошенный. И чувствовал себя… нет, не слабаком. Обманутым, ненужным, преданным. И в то же время мне было по–человечески ее жаль.
Кажется, если бы я дал ответ сегодня – я смог бы стать для нее…, скажем, не сестрой милосердия, а «старшим братом». За три дня мне хватит времени представить, насколько это реально.
Домой я вернулся, как заметила моя хозяйка квартиры, не совсем вовремя, и какой–то «обиженный».
Похоже, она воспринимала меня, как свою семью, пусть и не постоянную. Предложила сразу с порога поделиться, что произошло, почему у меня «такой вид».
Я попытался отшутиться.
– Неужели я не могу просто уставать на новой работе, с новым начальством? А? Надежда Ивановна?
– Нет, милый, вид у тебя такой, как будто на тебя взвалили чужие проблемы, и ты не знаешь, как их решить.
Проницательно. Проблемы действительно взвалили. В виде беременности, больного или здорового пацана в животе, и желания получить назад мою преданность и верность.
– Есть у меня одна знакомая… В общем, беременная она. Срок большой, ребенка не хочет, жить негде.
Вот думаю, что могу сделать.
– Ребенок не твой, да?
– Как вы догадались?
– Ну, дорогой мой, такой как ты, носит на руках. И уж точно не скрывает вселенской радости, что станет отцом.
Я рассмеялся.
– Таким дурачком вы меня видите?
– Ну почему же дурачком. Ты далеко не дурак, и благородство в тебе видно за версту. Уж поверь мне, много я на своем веку людей встречала, и у каждого на лице основные инстинкты написаны.
Ты вот так воспитан, что женщин уважаешь, независимо от возраста. И на детей посматриваешь с добротой в глазах, и на животных. А те, кто так смотрит на чужих, своих в беде уж точно не бросают.
– Так мне нужно ей помочь?
– А как ты считаешь, твое достойное поведение поможет ей стать лучше?
– Не знаю. Не уверен, что она вообще поймет, что ей нужно стать лучше. Понимаете… (я стал откровенно говорить ей то, что не собирался) Она со мной, как будто всегда была, как с игрушкой. Потом сломала и купила новую. Потом новая сломалась, она хочет получить старую. Как с вещью, в общем.
– Значит, новая «игрушка» сделала ей ребенка?
– Да.
– И что она хочет от тебя?
– Ей плохо. Ребенок не нужен, как я понял.
– А что она хочет?
– Думаю, очень хочет, чтобы стало, как раньше. Не готова стать матерью. Даже странно, если она его любила, разве не хотела бы она его копию? А потом… удержать или вернуть?
– Ну значит, ребенок не помог его вернуть, ты разве этого не понимаешь? Сейчас не темный век.
– Да, наверное.
– Послушай. Если сердце твое подсказывает, что надо помочь – действуй. Но не женись. Жениться на предателях – самое последнее дело. Чувствую я, что не сможешь мимо пройти и забыть.
– Вы считаете меня слабаком?
– Да перестань, ты из всех троих пока самый сильный. Говорить, что ты мужик – это легко. Совершать благородные мужские поступки не каждому говорящему дано.
Я только хочу, чтобы ты помнил: ты главный, мужчина, герой, в конце концов. А она выступает в роли шантажиста. Миленького такого, может и симпатичного, но шантажиста.
Надежда Ивановна вздохнула.
– Если против тебя какая–то агрессия, совершают попытки взять на «слабо», обвиняют, говорят: «все из-за тебя, ты же понимаешь как мне плохо?» – это манипуляции, при которых отношения лучше и не начинать.
