И я замру от восхищения
Двором, искрящимся в оконце.
И бабушка поёт на идише
О том, как годы молодые
Ушли, а люди догоняли их
И на мосту остановили.
2005
Двор
Двора уж нет,
Но я зачем-то
Его с собой в Америку привёз,
И без него сейчас мне было б скучно.
Вот мы на лавочке:
Мой старший брат Илья,
А с ним его товарищ Юрка Гребнев,
И я, помладше, вдохновенный врун,
Рассказываю, как метелил Миньку,
Парнишку из соседнего двора.
Вот вышел на крыльцо Сергей Кувшинов,
Глава большой отчаянной семьи,
Глухих сестёр и сыновей-бандитов.
Ходили слухи: сам Сергей – бандит,
И утопил в Прибалтике невесту…
Он вынес нам попробовать грибочков,
Холодных, нежных, скользких и хрустящих,
Вкусней которых я нигде не видел…
И на Сергее стильные очки,
И резкая открытая улыбка,
А голос низкий, рассудительный, простой.
С его сарая мы зимой кидались,
Как будто бы подстреленные, в снег.
А вот и Шварц Давид во двор спустился,
Сосед наш со второго этажа.
В войну три года он служил в штрафбате
За то, что в ногу ранил офицера
За то, что тот жидом его назвал.
Давид идёт к дворовому столу,
Садится за него, и скоро, скоро
К нему подсядут взрослые мужчины,
И летняя вечерняя беседа,
Качаясь в воздухе, неспешно потечёт.
Я буду проживать и жадно слушать
Рассказы об атаках на войне,
И как мышей морили в Казахстане
И воду подводили к целине.
А кошка Муська мне зелёным глазом
Всё светит, светит, светит из окна,
И темнота двора,
Как одеяло,
В Америке баюкает меня.
2004
Окно в предбанник
Воспоминание о том, как мы подглядывали в женской бане
Как дым над баней поднимался!
Как мы смотрели с Гришкой Лаксом!
Мороз. Вечерний снег. Луна.
Свет жёлтый головокруженья
Подзапотевшего окна.
И, колотящим в тело сердцем,
Движенья голых зрелых баб.
О, чудо женское – раздеться!
Я детства собственного раб.
1996
Бармицва
Ребята закричали: «Ты еврей!»
И кругом встали.
И с каждым вроде я дружил,
Но вместе, в стае,
В них нутряное прорвалось,
Как будто ждали.
«Еврей! Еврей!» – со всех сторон
Неслось, как пенье,
А я от злости весь дрожал
И нетерпенья.
Сыч выступил вперёд –
Большой, красивый,
На голову повыше всех,
Счастливый, сильный.
Он вышел в круг,
Как если б он
Плясать решился.
Его любили все вокруг,
А он гордился.
Как я рванул к нему…
Как будто вдруг
Родного увидал после разлуки,
Как будто бы к спасенью побежал,
Как крылья, широко раскинув руки.
Ударов я не чувствовал тогда,
И злость моя была любви полнее.
И плакал Сыч, размазывая кровь,
И предок мой признал во мне еврея.
1996
Снег шёл сквозь вечер
Снег шёл сквозь вечер,
Фонари лучами трогали ресницы.
Снежинок медленные птицы
Летели таять на губах.
Пальто раскрытого распах,
Как крыльев взмах –
Был жизни всей не меньше.
И тела собственного жар
Блестел в глазах идущих женщин.
1997
* * *
Уже гостями наполнялась твоя прихожая.
Телесный люстры свет
Повсюду зажигал веселье.
Блестели радостно с мороза
Глаза входящих.
Снег с пальто летел,
Свои сапожки девочки снимали,
И ножки на приступок выставляли,
И нежные коленки обнажали,
Чтоб туфельки надеть.
А я ещё шагал к подъезду,
Стучало сердце в снежном скрипе,
Шёл взгляд с порога своровать…
Снежинки тают на губах,
От счастья хочется кричать.
2000
* * *
Бог дал оставить мне тебя,
Как дал проснуться от огня,
Когда горела вся стена,
Живым остаться.
Я уходил, а ты одна
Вставала голой у окна
Со мной прощаться.
А я уже пронзал подъезд,
О, лифта медленного съезд
Сквозь сон и сердце!
Прошло почти семнадцать лет:
Лифт всё идёт,
Конца всё нет,
Куда мне деться?
