– Да-да, конечно, – рассеянно сказал он.
«Э, дружище, – подумала я, – да ведь твой благочестивый образ жизни, похоже, вынужденный». Вспомнить он меня, видимо, не мог, а признаться в этом не торопился, поэтому я посчитала правильным продолжить.
– Я разговаривала с… – я прищелкнула пальцами, сверкнув накладными ногтями. – Пашей, кажется. Мы договорились, что я подойду к пяти. Побеседовать.
– Ах, так вы трудоустраиваться! – Директор расплылся в такой широкой улыбке, что я увидела дырку, зияющую на месте шестого верхнего зуба. – Очень приятно. Сергей.
Я приветливо-снисходительно кивнула, переспросила:
– Сергей?..
– Ну что вы! – весело возмутился директор. – Просто Сергей.
Дверь без стука распахнулась, и в кабинет вплыл, покачивая бедрами, высокий стройный молодой человек с привлекательным, гладко выбритым лицом.
Петрушков на секунду поджал губы, недовольный, очевидно, такой бесцеремонностью, но акцентировать внимание на этом не стал.
– Очень вовремя. Познакомьтесь, это Павел, – сказал он. – Именно с ним вы общались по телефону. А это Светлана Парамонова, желает поработать за границей.
Паша приветливо улыбнулся, кивнул, внимательно осмотрел мою фигуру. В его взгляде, в отличие от директорского, ничего, кроме профессионального любопытства, не отражалось. Закончив осмотр, он слегка поклонился в мою сторону со словами:
– Ради бога, извините, голубушка!
Потом подошел к Петрушкову и что-то быстро зашептал ему на ухо.
– Так это же замечательно! – воскликнул директор. – Светлана, а не могли бы вы рассказать о себе чуть подробнее?
– Могла бы, – я улыбнулась.
Я рассказала о том, что вернулась в Тарасов совсем недавно, потому что, хотя и родилась здесь, последние несколько лет жила в Балакове. А теперь решила пожить за пределами родины, даже вот загранпаспорт оформила, и подумала, почему бы там заодно не поработать, тем более что опыт выступлений на сцене имеется и гложет любопытство, что за публика эти иностранцы и каково быть артисткой там, у них.
Паша, слушая мое повествование, присел, за неимением свободного стула, на край директорского стола. Как ни был увлечен моим красноречием Петрушков, но время от времени он неодобрительно посматривал на Пашину задницу, обтянутую темно-синими джинсами, а как только я сказала: «Ну вот, пожалуй, и все», – не выдержал и потянул за угол стопку бумаг, на которых сидел Паша.
– Ах, извини! Я давно говорил, пора купить еще стульев, – Паша привстал, сдвинул бумаги в сторону и как ни в чем не бывало уселся на то же место. – Так вы, значит, певица?
– Певица, – подтвердила я скромно.
Паша с Петрушковым переглянулись и посмотрели на меня так заинтересованно, что я поняла – сейчас попросят что-нибудь напеть из репертуара. Может, у них еще какая вакансия за пазухой припрятана, специально для певиц. Удружил мне Гром с певческим прошлым. Нет уж, увольте, я лучше попляшу.
– Только понимаете в чем дело… Сейчас я вообще не пою, – заявила я категорически. – Застудила немного горло, боюсь совсем голос потерять. А что вы там говорили еще о претендентках?
Я невинно улыбнулась.
Первым опомнился Паша. Он сказал, что всего желающих выехать на работу трое. Основные документы у них готовы, но с этими срочными оформлениями столько мороки, что сейчас отправят только двоих. Третья, конечно же, тоже поедет, но только через два месяца, так что волноваться мне не о чем.
