Дело в том, что уже несколько лет я пишу стихи. Разные. В основным про жизнь, про книжных персонажей и про совершенствование мира. Пишу в стол, потому что мне страшно их кому-то показать. В этих стихах моя душа. Такая, какая есть. А показывать обнаженную душу всегда боязно. Вдруг обсмеют, обругают или скажут, что неталантливо? А душа у меня очень ранимая, от таких слов сразу заболеет. Поэтому я совсем не уверена, хватит ли у меня смелости на то, чтобы показать свои творения миру...
Вот так вкратце можно описать мою жизнь. Ничего особо впечатляющего или фантастического, но я ее люблю. Обожаю свой дом, очаровательный садик, волонтеров-единомышленников, родителей и даже сумасбродных сестриц. В моей жизни все размеренно и спокойно. И мне нравится этот покой.
Поэтому, если бы кто-то сказал мне, что совсем скоро моя жизнь повернется на сто восемьдесят градусов и уже никогда не станет прежней, я бы не поверила.
А зря.
3. Глава 3
Ярослав
Семь утра. Подъем. Зарядка. Завтрак. Все, как всегда. Утренний распорядок за семнадцать лет жизни настолько прочно въелся в мой мозг, что вряд ли у меня когда-нибудь получится просыпаться в другое время.
– Чего от тебя директриса-то хочет? – склонившись над творожной запеканкой, спросил Сева.
– Без понятия, – пожал плечами я.
– Странно. Ведь только три дня назад из лагеря вернулись. Когда ты успел накосячить? – искренне недоумевал друг.
– Чего гадать? После завтрака и узнаю.
У меня и правда не было предположений, с чего это я вдруг понадобился директрисе нашего детского дома в августе, еще до начала занятий. С бухлом вроде не палился, Юлька из лагеря залететь не могла, сигареты не воровал.
Директриса была женщиной лет пятидесяти с короткими седыми волосами и вечно поджатыми губами. Наверное, ее рот деформировался из-за того, что ей по сто раз на дню приходилось разруливать всякие отстойные ситуации с воспитанниками, персоналом, полицией и многочисленными проверяющими органами, которые регулярно к нам наведывались.
Любопытно, что «проверку» больше всего интересовало соответствие условий нашего проживания всяким там гигиеническим и санитарным нормам. Например, они по какой-то причине сочли неправильным наличие цветов в горшках в девчачьих комнатах. Вот писку-то было. Но деваться некуда. "Проверка" сказала, значит, надо убрать.
Директриса ждала меня, откинувшись на спинку своего кожаного кресла. Ее серые глаза с прищуром быстро скользнули по мне, и она жестом пригласила меня сесть. Я опустился на стул.
– Калашников, у меня к тебе серьезный разговор, – начала она. – Не знаю, слышал ты или нет, но с этого учебного года в рамках проекта социализации, внедренного министерством образования, воспитанники сиротских учреждений получают возможность ходить в обычные общеобразовательные школы.
Она замолчала и выжидательно посмотрела на меня.
– Ага. Круто. И что дальше? – я нарушил тишину.
– Я приняла решение, что в одиннадцатый класс ты пойдешь в школу №18. С администрацией мы договорились.
– Ирина Петровна, вы меня простите, но вы в своем уме? – я возмущенно вскинул брови. – Мне один год до свободы, а вы хотите засунуть меня в какую-то стремную школу к...
– Прикуси язык, Калашников, – перебила директриса, слегка повысив голос.
Я замолчал и хмуро уставился в окно.
– Ярослав, я понимаю, что ты шокирован этой новостью, – уже более миролюбиво продолжила она. – Но пойми, для тебя это отличный шанс приобрести новые знакомства за стенами интерната, пообщаться с людьми из реального мира, понимаешь? Ты же потом собираешься поступать в институт. Так или иначе тебе придется войти в новое общество.
