Любопытная - страница 26

– Поэт представляется мне серафимом в двадцать лет и патриархом в шестьдесят.

– С серафимами я вас познакомлю. Патриархом же был Гюго – апостол простолюдинов, Беранже^>79 и кондитеров.

Фиакр выехал на бульвар.

– В «Трактир бродяг»! – сказал Небо́ кучеру.

Вскоре Поль заметила жестяную вывеску в форме виселицы.

– Наконец, жестокий Вергилий, наше путешествие становится интересным. По дороге, в окнах таверн, я заметила умные лица и отдала бы год своей жизни, чтобы попасть внутрь и услышать, о чем они говорят.

– Отдав год, чтобы подслушать разговор двух мужчин, еще один – чтобы побывать в кабаре, вы отдадите два, чтобы бежать без оглядки. Поставив жизнь против шагреневой кожи, вы рискуете умереть юной.

Густые клубы дыма, плотно окутывавшие газовые горелки, покачнулись от потока воздуха, устремившегося в открытую дверь: они напоминали туманы над Роной. Вначале Поль увидела лишь фигуры с нечеткими контурами – запотевшие стекла зеркал ничего не отражали. Приглушенный гул был непонятен и непривычен ее слуху – куплеты песен, выкрики имен, колебания напевов, подхваченный органными аккордами смех, громкий хохот посреди глухого рокота полутонов.

Она шла между рядами столиков вслед за Небо́, касаясь спин и колен едва ощутимыми движениями, судорогой отдававшимися в ее теле. Почувствовав головокружение и дурноту, она без сил опустилась на ступеньку стремянки, подставленной Небо́. Терпкий воздух и приторный запах крепких напитков затуманивали ее рассудок.

– Я бы отдала все, что угодно, за веер, – вздохнула она.

– Этот аксессуар не дозволяется в путешествиях.

– Две кружки вина, мсье, не так ли? – громко выкрикнул хозяина трактира. Это был художник, однажды испугавшийся нищеты и теперь подсчитывающий, под видом радушного хозяина, сколько раз ему еще придется величать «Его Высочеством» художника-любителя с Монмартра прежде, чем отправиться в деревню ухаживать за садом.

Разговоры становились все тише, идо Поль донесся насмешливый отрывистый голос, допевавший песню:

… J'ai trouvé votre père

Couche avec une autre mere.

Y fait bien – dirent les enfants

De coucher avec la femme qu’il aime.

Et quand nous serons grands

Nous ferons tous de même.[18]

Придя в себя и немного привыкнув к обстановке, Поль осмотрелась. Стены украшали фрески, прославлявшие изуверства средневековья. На них были изображены схоласт, сжигающий статую Аристотеля; колдунья, перерезающая веревки повешенных; обитательницы замков в длинных конусовидных головных уборах, аплодирующие участникам немыслимых турниров; пиршества на манер полотен Хальса^>80; Рабле, возникающий из «божественной бутылки»; покровитель бродяг Вийон в сопровождении кортежа оружейниц и колбасниц. На потолке – коллекция набитых соломой чучел сов и котов; в самом центре, на месте люстры – голова крокодила. По одну сторону стойки расположился ящик с мумией, по другую – гроб из сосновых досок. Ножи чередовались с сухими ветками и курительными трубками.

Эта эклектика вызвала у принцессы улыбку.

– Не снимайте шляпы, – сказал ей Небо́. – Ваш парик в беспорядке, а здесь есть глаза художников.

– Прошу тишины, господа! Смена декораций! – объявил хозяин трактира. – «Трактир бродяг» превратится в Сикстинскую капеллу, и зазвучит «Магнификат» Палестрины^>81.

Зазвучал священный гимн, наполняя душный трактир великолепием литургии и напоминая о величии веры в рациональный век.