– Надо было в потолок смотреть, – перебил Ник. – Меня когда в школе смешат, а заржать никак нельзя – так глаза в потолок, или такой размытый взгляд сделать, чтобы не действовало…
– А я, по-твоему, в школе не училась? Уставилась в потолок, на росписи. И вот смотрю, смотрю на них – и вдруг замечаю, что я не одна смотрю, а вместе со всеми, кто здесь был когда-то до меня. Храм намоленный, и незримое присутствие многих-многих людей так явственно ощутилось! Всех, кто так же, как я, приходил сюда за душевным покоем. Весь купол ими наполнился. И вдруг так стало легко, – весело завершила Лена. – Не представляете, я всех простила. И мальчишку – повзрослеет и перестанет манерничать. И больного дядьку – вылечится и успокоится. И бабку-счетовода – да пусть ее будет, какая есть. И больше мне уже никто не мешал!
Ник продолжал потешаться, а Ирина жестко сказала:
– Лена, вы очень светлый человек. Потому и увидели в этой толпе отражение вашей светлой веры. А они на самом деле остались, кем были, – дураками и клоунами.
В ее словах звучала непонятная горечь – Роман взглянул на жену с тревогой: даже в увеселительной поездке ее всё или выводит из себя, или чересчур волнует. А Лена беспечно махнула рукой:
– Какая там светлая вера! Я верю мало и плохо, а по-настоящему надо – много и хорошо… Как у нас со временем – можно еще погулять или пора назад, к автобусу?
Роман посмотрел на свои большие часы.
– К автобусу. Сейчас ужинать повезут. – Взглянул на Лену с улыбкой: – Или вы хотите… э-э… еще внутри постоять?
Лену его едва заметная ирония нисколько не обидела, она улыбнулась в ответ, покачав головой, а Ирина тут же одернула мужа, выражая взглядом всё, что неудобно сказать вслух. А когда Берестовы двинулись вперед по дорожке, потихоньку заговорила: хватит ёрничать, чего особенного в том, что люди, путешествующие по Золотому кольцу, заходят в церкви, не все же получили одинаково безбожное воспитание…
