– Нет, Вера Ивановна. От мамы я ничего скрывать не буду. Она должна знать всю правду. Вы уж простите меня за такое упрямство.
– Ну что же… Пожалуй, вы правы. Знаете, мне очень хотелось бы хоть как-то поддержать вашу маму сейчас, когда ей особенно тяжело. А что если я напишу ей письмо? Мне есть что сказать ей, ведь я любила и продолжаю любить Галю. То есть то, что случилось, – наша общая беда. Дайте мне ваш адрес, если вы, конечно, не против.
– Спасибо, Вера Ивановна! Мама будет очень рада получить от вас письмо. Зовут ее Нина Михайловна, фамилия – Василенко, это папина фамилия. А девичья – Смирных. Записывайте адрес.
Сообщив адрес, Александр попрощался с Верой Ивановной, сел в автобус сто десятого маршрута и спустя полчаса подходил к своему домику в Верхних Муллах. Состояние, в котором он находился, было похоже на сумасшествие, он был просто оглушен сообщением Веры Ивановны. И как ни пытался заставить себя хоть немного успокоиться, чтобы трезво оценить создавшуюся ситуацию, у него ничего не получалось. Однако больше всего его волновала предстоящая встреча с мамой. Даже сейчас, находясь всего в нескольких шагах от дома, он не представлял, как скажет, как сообщит ей эту убийственную новость.
…У калитки дома Александр перекрестился и осторожно, стараясь не стучать, вошел во двор. Перед входной дверью немного задержался и, прошептав «С Богом!», вошел в избу. Мать была на кухне. Она стояла к нему спиной, но, услышав звук открывающейся двери, обернулась и, охнув, медленно опустилась на стул, не сводя с сына глаз. Он тоже смотрел на нее, состарившуюся, неузнаваемую, с темными кругами под воспаленными глазами.
– Господи, Сашенька… живой, невредимый! – после небольшой паузы тихо проговорила мать. Александр сжался, приготовившись услышать упреки за то, что заставил ее переживать, не удосужившись послать за три дня даже короткую, из двух слов – «жив, здоров» – телеграмму. Но мать молчала, то ли не в силах говорить от радости, то ли ждала, когда заговорит он. «Как же я мог забыть о ней? О своей матери! Довел ее до такого ужасного состояния», – пронеслось у него в голове. Александр шагнул к ней, опустился на колени и взял ее ладони в свои руки.
– Мама, родная, прости, если можешь! Запутался я с этими поисками. Ездил, ходил, умолял с утра до вечера – и все без толку. А встретил ее – и совсем потерял голову.
– Что ты сказал? Ты видел Галю? Сынок… неужели? Не молчи же, рассказывай, как это было? Ты сказал ей, что я ее все так же люблю? А что она передала мне? Ты это запомнил? – оживившись, мать забрасывала его вопросами. И когда он поднялся с колен, встала и заходила по кухне. – Вот и отец Михаил из Слудской церкви, у которого я была, сказал: будет у тебя в жизни просветление, правда, ненадолго. А вчера вдруг приходит баба Настя. Я, говорит, снова карты раскинула. Опять этот пиковый валет рядом с вашей красавицей. Сынок, выходит, врут ее карты?
– Подожди, мама, дай прийти в себя. Не могу собраться с мыслями. Понимаешь… нет у нас повода для радости. А отец Михаил прав: я действительно видел Галю. И карты бабы Насти нас не обманули: Галя живет у этого Игоря как в плену…
Вскоре мать знала все. Рассказ сына слушала как приговор, напряженно и молча, не перебивая. Только, слушая, менялась все время в лице. Оно то становилось белым, как лист бумаги, то покрывалось красными пятнами. Александр не скрыл ничего, подробно рассказав и о своих поисковых мытарствах, и о встрече с Галей, и о звонке Игоря Вере Ивановне. Правда, стараясь при этом выгораживать любимую. Мать заметила это и, когда он умолк, тихо, с трудом выговаривая каждое слово, спросила:
