Приехав к Баратовским, они застали в гостиной только Ванду, и Фабиан представился ей, правда, очень смущенно, но все же вполне сносно. Молодая графиня, заметив его робость, не могла устоять, чтобы не подтрунить над ним.
– Значит, вы – наставник моего кузена Вольдемара. Выражаю вам свое полное сочувствие и от всей души жалею вас.
Фабиан испуганно посмотрел на нее, потом на Вольдемара, но последний, по-видимому, ничего не слышал, так как на его лице не было заметно ни малейших следов негодования.
– То есть… как это? – пробормотал доктор.
– Я думаю, очень нелегкая задача воспитывать господина Нордека, – спокойно продолжала Ванда, от души потешавшаяся над смущением, вызванным ее словами.
Фабиан со страхом посмотрел на Вольдемара, он знал, что тот не терпит никаких подтруниваний, но молодой человек, к его удивлению, совершенно спокойно опирался рукой на кресло графини Моринской, и на его губах даже мелькнула улыбка, когда он нагнулся к ней и спросил:
– Вы думаете, что я так несносен?
– Конечно! – объявила Ванда. – Ведь не далее как третьего дня во время спора из-за руля я имела удовольствие видеть, как вы злитесь.
– Но ведь не на вас! – с упреком произнес Вольдемар.
Фабиан выпустил из рук шляпу. Что за тон раздался из уст его необузданного воспитанника и что означал взгляд, который сопровождал его? Перед глазами бедного Фабиана все завертелось. Несмотря на свою полную неопытность в любовных делах, он начал понимать, «в чем тут, собственно, дело». Так вот почему Вольдемар так быстро примирился с матерью, вот почему он в любую погоду мчался в С. и вот где таилась причина его перемены. Витольда, несомненно, хватит удар, когда он узнает всю эту историю. «Дипломатическая миссия», правда, была выполнена в первые же полчаса, но ее результат нагнал такой смертельный ужас на «дипломата», что он забыл все на свете и, вероятно, выдал бы себя, если бы в эту минуту не вошла княгиня Баратовская.
У княгини было немало причин познакомиться с воспитателем сына, который должен был сопровождать его при поездке в университет. Понятно, в течение первых же десяти минут она убедилась в том, что со стороны безобидного Фабиана нечего опасаться какой-либо враждебности и что даже, наоборот, он может пригодиться ей, сам того не подозревая. Вследствие этого она снисходительно удостоила его своей милостивой благосклонности и вполне одобрила то смирение, с которым он отнесся к этому снисхождению. Его робость и смущение в ее присутствии она нашла вполне естественными и соблаговолила вступить с ним в продолжительную беседу.
С появлением матери Вольдемар снова, как обычно, замолчал. Он почти не принимал участия в общем разговоре и сказал княгине лишь несколько слов. Она тотчас же встала и вышла с ним на балкон.
– Ты хотел поговорить со мной наедине? – спросила она.
– Да! Я хотел сказать тебе, что не имею возможности проводить тебя и Льва в Вилицу, как было условлено.
– Почему? Возникли какие-то препятствия?
– Да, – с недовольством ответил Вольдемар. – Выяснилось, что для утверждения моего совершеннолетия нужно выполнить еще некоторые формальности, требующие моего присутствия. Ни дядя Витольд, ни я до сих пор не подумали об этом. Мне придется остаться на некоторое время.
– В таком случае мы тоже отложим свой отъезд, – сказала княгиня. – Но я должна буду отправить Ванду в Раковиц одну.
– Ни в коем случае, – решительно заявил Вольдемар. – Я уже написал в Вилицу, что ты приедешь на будущей неделе и чтобы в замке были сделаны необходимые приготовления.
