Любовь и ненависть в Корнеллском университете - страница 7



Барух Якобсон был американским евреем, который увлекался Спинозой и Эйнштейном, и утверждал, что знает о них все. И поскольку оба они были реформаторами не только в философии и физике, но и в религии, то и он считал себя отчасти религиозным реформатором, с удовольствием вступая в спор с Гюнтером и Джеймсом. И поскольку Гюнтер всегда рефлектировал на фашизме подобно Беллю, он особенно нежно любил Баруха. Барух в свою очередь любил говорить, что такого понятия как нация нет, и что это единственное в чем согласен с Марксом. Поэтому он иронизировал над «совестливым духом» Гюнтером. Любя Эйнштейна, он любил Ганди и Толстого, и любил рассказывать об их переписке. Так я стала немного разбираться и в истории русского протестантизма, и в том вкладе, который индуизм внес в мировую политику.

Гия рассказывал нам об истории живописи и о жизни великих художниках, о которой он знал казалось все. О книгах, самых удачных на его взгляд биографиях художников. Здесь у них было много общего, ведь Барух, подражая Эйнштейну, играл на скрипке, и считал, что знает все мелодии, которые играл великий физик. Они часто спорили, чья биография Микеланджело – Ролана или Ирвинга – более удачная, и всякий раз приходили к новому выводу. Самым трогательным для меня лично было видеть их за совместным исполнением грузинских песен.

А мы с Гией любили пересматривать фильмы Данелии на русском языке, и научили их любить своих друзей. Премия Феллини, между прочим, авторитетно замечал им Гия, словно сомневался в искренности их интереса. Сначала мы переводили, но вскоре наши друзья научились понимать без перевода, и я поняла, что они смотрят на эти просмотры еще как на возможность познакомиться с русским языком. Гия божественно готовил, и как ни славился Корнелл качеством своего питания, в Гия ни во что его не ставил, и нас приучил предпочитать свою кухню. Мы не боялись поправиться в ту пору, так велики были и умственные и физические нагрузки. Я худела, несмотря ни на что, а мои друзья все занимались спортом. Только Ричард отказывался от спорта в пользу танцев, но и танцы перестали его интересовать после смерти отца.

Именно эта атмосфера жизни в громадном международном академическом центре, где мне удалось найти таких глубоких, интересных, развитых, настоящих друзей; эта атмосфера философии, науки, искусства и человечности, которой они меня окружили; атмосфера дерзкой фронды всему посредственному, невежественному, пошлому и составляло то острое, сногсшибательное чувство счастья, которое стало источником моей творческой энергии вплоть до этих дней.

Я любила каждого из них и всех вместе взятых; я верила каждому из них как самой себе или даже больше; я уважала каждого из них и восхищалась ими. Я одинаково скучала по нервной манере миссис Уэйн и толстым очкам Гюнтера; по подтяжкам Баруха и перепачканному красками Гийе; по длинным белокурым волосам Ричарда и по педантичности Джеймса. Это он познакомил нас с Флер, и мы так подружились, что даже после того как Джеймс и Флер перестали интересоваться друг другом в романтическом плане, мы оставались друзьями. И только Гия ворчал, что она не знает, что значит быть «настоящей женщиной». Флер обожала картины Гии и все ему прощала.

– Однажды ты станешь моим Сартром, – дразнила она его под наш общий хохот.

Океан хаотичных знаний, в котором я чувствовала себя утонувшей, становился все глубже и необъятнее, по мере того как потоки информации со всех сторон врывались в него, усиливая волнение и поднимая настоящий шторм в моей голове. Нервы натянулись до предела. Я понимала, что должна быть достойна своих друзей, что восхищение должно быть взаимным. Я тратила все свободное время на чтение, и всегда внимательно прислушивалась к тому, что говорили мои друзья. Я чувствовала себя так, словно была героиней глобального приключенческого сюжета, и как у всякой героини, несмотря на все трудности и препятствия, у меня хватит силы преодолеть все барьеры. Я боролась и была счастлива этой борьбой. Я училась, и полученные знания только усиливали мою жажду знаний. Я общалась со своими друзьями и была счастлива тем восхищением, которое они мне внушали.