– Это не штурм, – сказал я.
– А что?
– Это узконаправленный бред двух фашиствующих недоинтеллигентов.
– С левитальной фиксацией, – добавил Тоха. – С левитальной и суицидальной.
– Но выяснить надо, – сказал я.
– Выясним, – заверил Тоха.
И мы начали разрабатывать План.
Вот к чему приводит избыток света и тепла. Люди начинают строить Планы.
Тьфу.
***
Наладить слежку и систематический сбор информации. Завязать знакомства в БНЦ. Мониторить сплетни. Четкое взаимодействие, четко разделенные обязанности, четко определенные этапы. В общем, план был блестящий, и, подобно множеству других блестящих планов, реализовываться не спешил.
***
– Это и правда был хороший план, – говорит Тоха.
– Кто ж спорит, – говорю я.
***
А потом наступил сентябрь. Студенты, студентки, желтые листья, прохладный прозрачный воздух и добродушно-огромный Шах, сообщающий нам самую удивительную новость в нашей жизни.
– … крылья, как у бабочки, только обломанные, торчат из спины. Самое интересное, что вид у него вполне такой… довольный. Человек-мотылек, – Шах засмеялся. – И, кроме крыльев, еще непонятная железа вживлена.
– А отчего он умер? – спросил Тоха.
– Непонятно. Похоже, что от истощения. Но ухоженный.
– Что значит ухоженный? – спросил я.
– Ну чистый он, – сказал Шах. – Кожа без угрей, шрамов, болячек. Волосы аккуратно подстрижены. Нормальный такой, в общем, человек. Если не считать этой железы.
– И крыльев, – сказал Тоха.
– Ну да, – сказал Шах. – И крыльев.
Такой вот штрих: сам Шах ничего такого особенного в этом не видел. Фершал скорой помощи, видали мы всякое. И покровавее, и подраматичнее. Крылья да крылья.
Хотя фантастику читает, натурально, килограммами.
– Вот потому они и не жалуются, и не сбегают от него, – сказал Тоха, наблюдая, как Шах лезет в карету скорой помощи, весь такой большой, в белом халате, с засученными рукавами, похожий на врача-садиста.
– Потому что он большой и страшный? – сказал я, глядя на отъезжающую неотложку.
– Нет. Это алкогольная железа. Она вырабатывает алкоголь, а они бомжи. Что им еще надо? – сказал Тоха. Без особой горячности сказал.
– То есть…
– Конечно. Сван. Кто же ещё.
– Доктор Зло, – сказал я.
Тоха повернулся на каблуках и уставился на меня. Так смотрел он на меня с минуту, а потом сказал:
– Не знаю. Не уверен.
Мы начали собирать информацию.
***
– А вот интересно, – говорит Тоха. – Они там в Европе думают, что мы тут зимой загибаемся. Скажешь «минус тридцать», так они сразу глаза выкатывают на лоб. А вот то, что влажность у нас низкая и мороз легко переносится…
– Ты это вообще к чему мне рассказываешь? – спрашиваю я.
– Да замёрз я чего-то, – говорит Тоха.
***
– Ох, – сказал Салават. – Неужели минус сорок? И как вы там живёте?
– Нормально живём, – ответил за нас всех Колька. – Ты лучше у якутов спроси, как они в минус пятьдесят в своем Якутске собак выгуливают.
– Нормально мы их выгуливаем, – сказал Малыга. – Собака скулить начинает еще в подъезде, потом скачками делает свои дела и обратно… Вся прогулка – секунд двадцать.
Мы стояли на вокзале славного города Казань. Это уже был ноябрь, первые числа. Мы с якутами уезжали с полуфинала, а татары нас соответственно провожали. Все слегка под газом, якуты на радостях, мы с горя, татары на правах провожающих хозяев.
В поезде не спалось. И мы с Тохой всю ночь разговаривали.
– Ладно, – говорил Тоха. – Мы вылетели в полуфинале. Хреново. Зато теперь мы с тобой можем взяться за Свана.
