– Я делаю, Крёстная, всё, как ты учила меня.
– Ну и замечательно. Теперь бери изумрудную лейку, нам надо полить вон те два дерева. Они цветут золотыми и серебряными цветами – если их правильно поливать, конечно. Пойдём.
Крёстная по ведомой только ей причине поручает мне дела, для которых я, по моему мнению, вообще не приспособлена. Что сподвигло её передать свою бухгалтерию человеку творческому, с исключительно гуманитарным образованием? Почему сегодня она вручила мне садовые инструменты, прекрасно зная, что у меня добровольно растут только суккуленты, а остальные растения просто сразу отказываются иметь со мной дело?
И тем не менее, выбор Крёстной всегда себя оправдывает и окупает многократно. Я не знаю, как. Я просто это вижу.
– Это не магия, – настаивает она, – это элементарная логика.
Ну да, думаю я, конечно логика, всё же просто: есть дерево, цветы золотые, поливаем изумрудно-зелёной лейкой. Что тут не логично? И я соглашаюсь, было бы странно не согласиться, что лейка для такого дерева должна быть именно изумрудного цвета.
– Что это там у тебя? – спрашивает Крёстная.
– Нам пишут, – я протягиваю Волшебнице конверт из издательства.
– Нас вычислили?
– Как раз наоборот: всё, как мы и предполагали – никто ничего не понял в наших магических делах, и можно спокойно выходить в свет. Все решат, что изложенное в книге – просто художественный вымысел.
– О, это замечательно! – восклицает Волшебница. – И кстати, я хотела тебе сказать: если тебе нужно скрыть свою истинную королевскую персону…
– Нет! – вырывается у меня. – Я не хочу больше ничего скрывать. Я хочу заявить о себе, заявить все свои права.
– Вот такого ответа я и ждала, – удовлетворённо улыбается Волшебница.
Адресовано: Моей Дорогой
Отправитель: Королева
Дорогая, как ты знаешь, я записываю происходящие события буквально и честно, без метафор и красивых преувеличений. Я готовлюсь к выходу в свет в сказочном платье – потому что мои странствия будут восприняты, конечно же, как выдумка, а не реальность. Тем лучше. Можно продолжать танцевать на площади в центре Города, и никто не поймёт, кто мы есть на самом деле.
Твоя неметафоричная К.
– Отлично написано! – восклицает Эльф, возвращая мне пришедшую с почтой рецензию на книгу. – Люблю хорошую работу.
Теперь, когда мы выходим пройтись, я вижу, что едва достаю ему до узорчатого золотого пояса, а одеяния его снова становятся переливчато-серыми. Наступают самые тёмные дни года, и своим гигантским ростом Хранитель, видимо, усиливает мою защиту. Но когда мы пьём кофе – я за работой, а он – изящно расположившись в кресле с книгой или развалившись на диване с сигаретой, – он имеет сопоставимые размеры, и мы можем спокойно разговаривать на одном уровне глаз.
– Послушай, там написано, что страданий маловато, – говорю я Эльфу. – Скажи, разве недостаточно страдать двадцать лет? И что писать об этом? Страдания кажутся однообразными и скучными. Все они, как правило, одинаковы и причина одна: отказываешься от себя и начинаешь леденеть. И так во времени душа замораживается всё больше и больше. И ничего не происходит интересного или существенного. Просто постоянно делаешь неверные шаги и совершаешь дурацкие действия. Живёшь замороженным в сером обыденном мире, который сереет ещё больше от твоего холода, и от этого, собственно, и страдаешь.
Эльф хмыкает.
– Другое дело, когда ты отправляешься в путешествие, – продолжаю я.
