Любовь к словесности и жажда Бога - страница 14

Прежде чем стать Папой (590–604), святой Григорий был монахом. Он провел пять лет в монастыре Святого Андрея, который основал на Целийском холме в Риме. Затем он был отправлен в Константинополь в качестве апокрисиария. Именно там с 579 по 586 год он проводил с монахами беседы, которые впоследствии, после редакции, стали Morales in Job. Он оставил проповеди на Книгу пророка Иезекииля, на книги Царств, на Евангелия, комментарий к Песни Песней, от которого до нас дошла лишь сокращенная версия; четыре книги «Диалогов» и великое множество писем49. Иногда его сочинения кажутся даже слишком пространными: вероятно, их автор умел «вкушать» и ценить то, что теперь мало и редко ценят: тот самый досуг, otium, о котором он так часто говорит. Несистематичность его трудов имеет то преимущество, что их можно начать читать с любого места.

В течение шести лет святой Григорий наведывался в монашеские круги Византии и вынес оттуда определенное знакомство с духовными традициями Востока; знакомство не обязательно книжное (он не умел читать по-гречески): он попросту общался с греческими монахами. Несомненно, он читал Жития Отцов и творения Оригена в переводе Руфина и других. Иногда видно, что он тесно связан с Иоанном Кассианом, однако при этом намеренно придерживается своей позиции и не предлагает, подобно Иоанну Кассиану, идеала apatheia («бесстрастия»), доступного лишь монахам, обладающим, так сказать, особой духовной техникой. Его учение более универсально, более человечно и пригодно для более широкого круга. Григорий заимствует у святого Августина некоторые неоплатонические представления и термины, которыми они обозначаются, но при этом принимает, скорее, его нравственное и религиозное учение, чем философские рассуждения50. Есть основания считать, что он был знаком с Уставом святого Бенедикта51. Во всяком случае, он, автор Жития Бенедикта из Монте-Кассино, несомненно, принадлежит к бенедиктинской традиции и во многом определяет ее дальнейшее развитие.

Что же своеобразного он в нее внес? Прежде всего – свой личный опыт: опыт духовной жизни, святости, который сам по себе отражает его характер и обстоятельства жизни; монашеский опыт; опыт человека высокой культуры. Святой Григорий не был интеллектуалом, но получил наилучшее образование, какое только мог получить латинянин VI века, то есть периода упадка, но в Риме. Благодаря удивительной душевной тонкости он был способен очень глубоко и сильно переживать те состояния души, которые переживали и до него, не подвергая, однако, столь тщательному анализу. Благодаря гибкости своего латинского языка он описывает их удивительно точно. Кроме того, это опыт человека со слабым здоровьем. Телесный недуг давал ему обостренное ощущение человеческой немощи – последствия первородного греха, – но вместе с тем пользы слабостей и искушений для духовного роста. Не раз он говорит о своих недомоганиях в очень трогательных выражениях52. Можно сказать, что болезни святого Григория – немаловажное явление в истории духовной жизни, потому что они в немалой степени определили его учение с тем характерным для него звучанием человечности, с той сдержанностью и убедительностью тона, которыми объясняется его влияние. Ведь для него немощь человека отнюдь не была теоретическим понятием; он убеждался в ней сам, страдая от своей чрезмерной чувствительности, все более обострявшейся из-за переживания повседневных тягот. Наконец, его опыт – это опыт человека, созерцательного по натуре, но вынужденного жить деятельной жизнью. Его идеал – безмятежность монашеского бытия; он жаждал ее, и на протяжении нескольких лет ему довелось ее вкусить. Но обстоятельства и Божий призыв побудили его посвятить себя служению Церкви, а потом возглавить ее и жить, как он сам говорит, «в мирской суете», причем как раз в наиболее бурное для Рима и всей Италии время. Он старался сочетать действие с созерцанием, но всегда тосковал по созерцанию. Понтификат был для него тяжким бременем, и эта мучительная раздвоенность заставляла его всей душой искать и чаять мира.