Готлиб продолжал ухаживать за Машей, и однажды она прибежала со свидания немножко очумевшая от счастья и с порога выпалила, что Готлиб сделал ей предложение.
Алексей Васильевич вовсе пригорюнился. Гроза не знал, радоваться ему за тетушку или печалиться за дядю Лёшу. А Машин хозяин, выслушав новость, нахмурился и сказал:
– Ты девушка хорошая, Маша, потому дам тебе добрый совет: забудь про своего жениха, да поскорей.
Маша глаза так и вытаращила:
– Что это вы, барин, говорите?! Почему это – забыть?!
– А потому, – загадочно ответил хозяин, – что вчера австрийского эрцгерцога убили в Сараеве.
– В каком сарае? – окончательно растерялась Маша.
– Завтра об этом будет во всех газетах, – с сожалением поглядел на нее хозяин. – Тогда и узнаешь в каком… Вся Россия узнает!
Да, назавтра вся Россия узнала, что в сербском городе Сараеве террористом Гаврилой Принципом были убиты наследник австрийского престола Фердинанд и его жена. Спустя несколько дней Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Союзницей Сербии была Россия, и Германия, союзница Австрии, объявила войну и ей.
– Все русские пойдут бить немцев, – заявил Алексей Васильевич, узнав об этом, – война будет народной!
Именным высочайшим указом в России была объявлена мобилизация. Штатские повально записывались в добровольцы. Митинги, которые поддерживали вступление России в войну, шли один за другим. По улицам раскатывались радостные крики манифестантов: «Ура!» К памятнику Скобелеву, героя Балканских войн, громадные толпы несли флаги и стяги, портреты государя императора и сербского короля Петра. То и дело раздавались крики: «Долой немцев, долой Австрию! Да здравствует Сербия, да здравствует Россия!»
В Охотном ряду люди потребовали зачеркнуть на вывеске ресторана название «Вена». А название гостиницы «Дрезден» сразу занавесили полотнищем.
– Как же нам нынче немцев дразнить? – спрашивал Алексей Васильевич жильцов, стараясь, чтобы это слышала Маша. – Надо бы им кличку покрепче дать!
– У немцев есть для них кличка, – ответил ему веселый жилец из восьмого номера, тот самый, что Грозу назвал когда-то Грозой. – Французы их швабами называют.
– Швабры, значит? – довольно улыбнулся швейцар. – Ну, швабры так швабры!
Кое-кто из носивших немецкие фамилии пожелал переменить их на русские. Рассказывали о том, что бывший московский градоначальник Рейнбот подал на высочайшее имя прошение о присвоении ему фамилии матери – Резвой. Ходатайство было удовлетворено. Правда, заглазно Резвого теперь дразнили урожденным Рейнботом…
– Может, и Готлибу вашему, Марья Никифоровна, пока не поздно фамилию сменить? – ехидствовал Алексей Васильевич. – Назваться Ивановым аль Петровым?
– А что ж, вот поженимся, глядишь, и назовется по мне, будет Егоровым, – спокойно отвечала Маша.
– Не грех ли за вражьего отпрыска замуж идти, когда война?! – бессильно злился швейцар.
– Ну, если государю нашему не грех быть женатым на немке, то и мне Бог простит, – следовал ответ.
Маша, гордо вскинув голову, уходила, а Алексей Васильевич шептал Грозе:
– Любовь, значит… Я б на Машеньке тоже женился, будь она хоть сто раз немкой!
– Что-то Алексей Васильевич озлобился, – печально сказала Маша племяннику. – Совсем другим человеком стал! Неохота мне тебя больше у него оставлять, да пока девать некуда. Но как сыграем с Готлибом свадьбу – сразу заберу к нам, слово даю!
Слова своего Маша не сдержала. Митингами и манифестациями дело не ограничилось: исстари недолюбливающий немчуру народ начал громить немецкие аптеки и магазины. Поскольку с 1 ноября 1914 года продажа водки, пива, портера, виноградных вин была запрещена, спирт стал отпускаться в аптеках по рецептам врача, а вино в небольших количествах можно было получить только в ресторане, то аптеки и винные лавки громили с особенным тщанием. Впрочем, доставалось и одежным магазинам: чтобы не во что было рядиться немецким шпионам!
