– Сейчас курьерский из Санкт-Петербурга проследует, – заулыбался проводник и стал изображать из себя семафор, поочередно поднимая и опуская правую и левую руки, – красный свет, зеленый свет.
Причем, правая рука его было скорее протянута для вознаграждения, нежели для воображаемого регулирования движения на всех парах несущегося состава.
«Заслужил стервец, не утопил по дороге в грязи, не обворовал, не завел в дебри на расправу к станичникам!» – нельзя с этим не согласиться.
Офицер К вошел в прихожую и сразу же узнал ее, хотя никогда раньше тут не был. Это было узнавание запахов – мятных благовоний, мастики, который натирали пол, пудры, воска и ровный дурманящий аромат пачули.
От них, знакомых еще с детства, стало удивительным образом спокойно, словно бы и не уезжал никуда, а раздавшийся за окном протяжный гудок курьерского поезда стал лишь отголоском гула московской улицы.
После Вдовьего дома на Кудринской стараниями матушки Саша оказался в Разумовском сиротском пансионе для малолетних сирот чиновников, умерших от холеры, что на Яузе. Тогда-то он и узнал, что его отец Иван Иванович Куприн скончался от холеры, хотя впоследствии Любовь Алексеевна по большому секрету поведала сыну о том, что его убили во время холерного бунта, о чем якобы рассказал сам покойный супруг, явившись ей во сне, причем, во всех подробностях рассказал.
Саша конечно выпытывал про подробности, чтобы их запомнить, а потом и записать на первом попавшем под руку листке бумаги.
Любовь Алексеевна же сначала отказывалась, говорила, что ей может сделаться дурно от подобных воспоминаний, даже закатывала глаза, но потом все-таки соглашалась:
– В тот день, Сашенька, твой покойный батюшка работал в канцелярии Спасской больницы, когда туда ворвались бунтовщики и потребовали от него выдать им деньги, которые, по слухам, в больнице хранил городской мировой съезд. Иван Иванович объяснил им, что никаких денег в больнице нет, и они напрасно теряют время. Тогда один из разбойников по фамилии Анисимов ударил Ивана Ивановича и потребовал выдать деньги немедленно, угрожая лютой расправой. Лицо Анисимова при этом исказила судорога, глаза его налились кровью и сделались разными – правый огромным как тарелка, а левый – узким на азиатский манер и стеклянным – такого, знаешь ли, матового стекла, запотевшего, сквозь которое ничего не видно. Соблюдая спокойствие, Иван Иванович повторил, что никаких денег в больнице нет, и он просит всех немедленно покинуть канцелярию. Тогда Анисимов в бешенстве оттолкнул Куприна и начал крушить шкафы и разбрасывать по комнате важные государственные бумаги, надругаться над ними, рвать и топтать. К нему присоединились его подручные, и вскоре канцелярия была разорена полностью. Однако денег нигде не было.
Иван Иванович, сказал мне, что видел в ту минуту перед собой беснование совершенно отчаянных и по-своему несчастных, униженных людей, которые сами не ведают, что творят, движимые обидой и глухой злобой.
Меж тем нетронутым погромом остался стол, за которым сидел мой покойный супруг. И кто-то из разбойников, предположил, что деньги находятся в ящике этого стола.
На требование Анисимова немедленно открыть ящик Иван Иванович ответил отказом, ведь в нем лежали его личные вещи, и увидеть их разбросанными и поруганными этими безумцами было абсолютно недопустимо. А дальше произошло ужасное… – на этих словах Любовь Алексеевна начинала плакать, и Саше приходилось лишь догадываться, что разбойники убили папеньку, так и не найдя в его столе никаких денег, но лишь фотографические карточки семьи Куприных, старые газеты и несколько долговых расписок…
