Долго молчать Инна не могла, потому-то задумчиво, словно только для себя, продолжила размышлять вслух.
– Мне кажется, у Риты действие в книгах происходит, словно на вращающемся круге. Возникают истории о тех или других героях, сюжетные линии которых то растягиваются, то закручиваются, то сталкиваются как льдины во время ледохода и ломаются. Потом перетекающие образы снова являются в новом качестве, но как бы усиливаются. Местами этот процесс слишком длительный. И вдруг переход от одной сцены к другой напоминает бег кинокадров, и тогда мне представляется, что композиционно ее романы рыхлые, нервные.
Но что самое главное: ее действующие лица чаще всего оказываются сильнее и интересней обстоятельств. Не слишком ли оптимистично? И тут же рядом смерть – естественная пропасть у нас под ногами. Хотя, не стоит в нее торопиться. А для меня любимые книги – сладкая попытка вернуться в счастливые мгновения, – мечтательно окончила свой путаный монолог Инна.
Ответом ей было сонное молчание. Оно затягивалось, не суля, впрочем, ни трагической развязки, ни печальных последствий.
Инна сидела на матрасе, подобрав под себя ноги, и ритмично раскачивалась, как китайский болванчик, словно монотонностью движений пыталась привести свой организм или мысли в упорядоченное состояние. Иногда она на короткое время задумчиво замирала, затем снова уподоблялась маятнику. Жанна обратила внимание на Инну, когда та находилась в статическом состоянии. Она вдруг подумала завистливо: «Каждая ее поза как монумент, изваяние, как произведение искусства. Затмевает творения Родена. Еще бы, с ее-то безукоризненными формами, журнальными нарядами и шикарным нижним бельем!»
Жанна замурлыкала по-кошачьи и, умильно улыбнувшись, попросила:
– Инна, накинь на плечи хотя бы простынку. Мне холодно на тебя смотреть.
Но та, как и подобает скульптуре, не услышала просьбы.
* * *
– Ох, и сконструирую я сейчас тебе, Лена, вопрос – всем вопросам вопрос! Не кажутся ли тебе сумбурными некоторые Ритины романы последнего периода? Будто что-то нарушает их целостность. Это когда она рассматривает критические случаи из жизни своих героев, те, что на грани фола, когда пишет о судьбах людей, обладающих дикими страстями, буквально сумасшествием, будь то к деньгам или к сексу. Какой-то натуралистический абсурд, галлюциногенный реализм. Иногда ее глубинная исповедальность обнажает героев так, словно кожу с них сдирает. А то вдруг возникает некоторая непонятная, казалось бы, не к месту, условность, отстраненность. Раздвоенность какая-то. Выставляет себя напоказ, хотя душа ее по-прежнему жаждет укрытия. Не так ли? Я хочу прояснить некоторые моменты. Нет, я понимаю: идти надо от себя, но… как можно дальше.
Иннины слова выдавали не только ее осведомленность в затронутой теме, но и жесткость мнений.
– Хорошая книга – это исповедь писателя, а если и его героев, то, опять-таки, пропущенная через сердце автора, – высказала свое мнение Жанна как что-то новое и особенное. – Русская проза, даже мужская, всегда исповедальная и эмоциональная. Для нас важна не сама правда, а ее ощущение.
– У тебя подержанная, устаревшая модель представлений, – усмехнулась Инна.
– Книга считается хорошей, если она дает ответы на запросы общества и вопросы читателей, – простенько отреагировала Аня.
