A.B. спросил, не припомню ли я NN, секретаря партбюро. Он тоже часто летал из Аннабы в Алжир, в Оран и обратно. «Да вроде был такой, – отвечаю я, – но мы с ним пересекались пару раз, не больше. Всегда неторопливый, замедленный; про него говорили еще: вечно смурной». Да мало ли их, партработников, кагэбистов, на нашем пути встречалось: лица малоподвижные, плакатные, словечка непродуманного не скажут. Хотя разные попадались: в институте у нас трудился один «свой парень», так тот ошарашивал бесстрашными вопросами. Ну и пусть их. Нам-то что? Они сидели всюду – государство бдело.
«А вот что, – отвечает мне A.B. – Не в малой степени благодаря ему я задумался о жизни, и о душе, и о вере. Между прочим, первый отрывок из Евангелия, притчу евангельскую о нечистом духе, что вышел из человека и ходил по безводным местам, ища покоя, но не находя, я услышал от NN. Сойдя с самолета, через два часа купил в книжной лавке в Алжире Новый Завет на французском и начал эту притчу искать, но найти долго не мог и, пока искал, успел прочитать Евангелие от Матфея и от Марка. Проглядел ее, не заметил в первом Евангелии, Матфея.
Однако я его, товарища NN, – пишет A.B. – так и не перестал опасаться до конца нашего знакомства, и он это чувствовал, но не обращал внимания и в разговоре позволял себе некоторую свободу. И все же, попривыкнув и включив дурака – после его очередного «озадачивающего» замечания, – я осмелился спросить: «NN, вы как партийный руководитель, по должности обязаны быть таким эрудированным?» А он мне: «Ты, наверное, хочешь сказать: или вы меня на прочность проверяете?» Потом сделал паузу, посмотрел на меня грустно и устало и говорит: «Расслабься, Андрюш, я всего-навсего бюрократ. Отец семейства. Когда-то, после института, – учитель истории. А в юности… Впрочем, кто в юности не писал стихов, не играл на гитаре девушкам. Во мне романтизм никак не пройдет. Ха-ха».
Как обычно, – вспоминает A.B., – мы поднимались по скрипучему трапу, занимали места, наш толстый, дребезжащий, гоняемый в хвост и в гриву боинг разгонялся и отрывался от земли прямо над полоской прибрежного песка, набирал высоту над морем, делал над ним крутой вираж и брал курс на столицу. NN неспешно отстегивался, доставал пачку хороших сигарет, мне предлагал – тогда разрешалось курить в салоне – и говорил что-нибудь этакое. Например:
– Невеста-то есть?
– Есть.
– Уверен?
– В каком смысле? – переспрашивал я со страхом: может, ему по его каналам какие-то сведения поступили. – Ну, как вам сказать, я в ней был уверен. А что?
– Ничего. Вера – дело хорошее. Вот ты как узнал, что буква «А» – это буква «А»? Две палочки, между ними третья. Что это именно «А», а не «Б»?
– Не помню. Может, мама сказала или бабушка.
– И ты поверил?
– Конечно.
– Вот видишь: все на вере, на доверии, как на фундаменте. Вот невеста твоя далеко, а ты веришь, что она тебя не забыла. И правильно делаешь. А в это самое время…
– Вы что-то знаете? – не вытерпел я.
– Ну как же мне не знать! У меня работа такая.
– Тогда скажите прямо, что случилось. Что вы знаете?
– Мне известно из весьма авторитетных источников, что без взаимного доверия семейного счастья не достичь. А семья – это дети, продолжение жизни. Видишь?
– Что?
– Жизнь начинается с доверия. Ты это запомни.
– А что «в это самое время»? Вы не договорили.
– Так ты мне не дал. В это самое время верит и она, что ты не забыл ее.
